Есть у меня собачка, Пегас. Потому что лошадь породы курцхаар. И вот выхожу с ним гулять вечером после работы, ошейник еле одела — уворачивается, блин.... Лифт ждем — скулит, типа, надо очень, писать хочется — сил нет... Из подъезда выходить — как дернул меня! В общем, весь двор ржал!!!! Перед подъездом куст шиповника. Вылетает такая худенькая девушка с лошадкой на поводке из подъезда на сумасшедшей скорости, через ступеньки прыгая, через дорогу пулей — вот прям туда мордой — и застряла! А собачка присела, писает и поглядывает — чего ей за это будет.....
03 декабря 2007
😡 😕 😐 🙂 😂
- вверх - << Д А Л Е Е! >> 15 сразу

* * *
На наше предприятие часто приезжают иностранные делегации. По инструкциям положено помимо всяких разрешений и приказов составлять также программу визита, в которой указываются в том числе и имена членов делегации и сопровождающих лиц (на украинском — супроводжуючі особи). В зависимости от того, будет идти эта бумага в министерство или нет, документация составляется на государственном языке (украинском) или на всем родном русском языке соответственно. Вчера на мой принтер запустили на печать такую программу. Я вытащил распечатку из лотка и автоматически глянул на листок. От того, что сразу бросилось в глаза, смеялся потом весь отдел. Текст был на русском языке. Но делалось явно с украинского шаблона. Перед перечнем фамилий, начинающемся с фамилии весьма нелюбимого всеми сынка высокого должностного лица, стоял заголовок: Сопровождающие особи.
* * *
Не наш это день
Вот же дети пошли! – мрачно сплюнул Василий на усыпанный тыквенными ошметками пол.
— Не говори, — поддакнул Петр, не менее мрачно закуривая сигарету и украдкой поглядывая на себя в зеркало, что висело на стене. Под глазом у Петра полыхал всеми цветами радуги бланш. Хороший такой, основательный.
— Качественно они тебя. С умом, я бы сказал, — заметил Василий, — Сильно болит?
— Знаешь, даже когда боксом занимался, так сильно не били…
— Дааааа… Воспитали, блин, – шмыгнул перебитым носом Василий, — В прямом смысле – на свою голову.
— И где только научились? – мученически поморщившись, спросил Петр.
Василий неожиданно покраснел:
— Ну… Я своего того…
— Чего того? – насторожился Петр.
— На карате я его отдал, в прошлом году. Прости уж, кто знал то?
Петр сначала даже хотел было возмутиться, но потом, почесав бороду, сказал:
— Да ладно, с твоим-то все понятно. А вот мой-то? На гимнастику ходил! Не на кунг фу какое-нибудь, слава богу. Где он-то нахватался?
— Крепкий он у тебя парень. Да и улицы у нас сейчас, знаешь какие?
— Они же первоклассники! Какие улицы?? Ты еще скажи, что они курят и водку пьют!
— Кто знает, друг, кто знает. Что они по морде так съездить могут мы с тобой тоже ведь не предполагали.
Помолчали, потрогали раны, вздохнули.
— А твоя-то, Валька, — гыгыкнул Петр, — Испугалась-то как! Ты ей так "Уууыыы!!!", а она в визг!!
— Твоя Юлька вообще сразу в обморок хлоп и всё! – улыбнулся Василий. – Но все равно смешно.
— Угу, а потом твой шкет… ух! Шустрила! Табуреткой-то как ловко метнул, зараза!
— А твой как дал по тыкве! – Василий опять поморщился, — Хорошо удар у него поставлен.
— Мда…
— Ладно, пошли их искать чтоль? А то твоя Юлька еще милицию вызовет.
— Да боязно что-то, знаешь. – Засомневался Петр, — Давай лучше тут посидим, ну его… Вдруг на наших нарвемся.
— Так сейчас-то они нас узнают! Мы ж без этих… без масок! Да и тыква уже того… вдребезги… Эх, а я так старался, вырезал.
— Вот так вот, Василий, говорил я тебе – не русский это праздник, Хэллоуин, а ты "Давай приколемся". Вот и прикололись.
— Да дети же все спрашивали.
— Вот и устраивай им после этого… На новый год я Дедом Морозом не пойду, хватит. Лучше закажем где-нибудь. Здоровье-то дороже.
Мужики еще выпили, а потом начали прибираться, пытаясь аккуратно смести остатки огромной тыквы и разбитую мебель в одну кучу.
Иногда они сдавленно охали от боли.
* * *
На закате эпохи, которую историки нарекут периодом культа личности, по стране прокатился очередной каток свирепых репрессий. На этот раз на роль врагов народа партия назначила "врачей-вредителей", состоящих исключительно из "безродных космополитов", что в переводе означало "лиц еврейской национальности". Под гигантские жернова карательных органов за компанию попали не только врачи, но и остальные представители этого рода-племени.
Семья Гробманов, потомственных врагов народа, распродав имущество, перебралась из бурлящей столицы к родственникам в относительно спокойный провинциальный городок. Поселились на тихой улочке, где все про всех всё знали. По вечерам у ворот лузгали семечки и точили лясы. Об отце однокласника Фимки Гробмана десятилетнего Валерки судачили, что он в начале войны попал в плен и до самой победы маялся в немецких лагерях, а оттуда был прямиком направлен в советские.
На фоне тех событий У Фимки с Валеркой случился диспут по национальному вопросу, грозивший перерасти в полноценный мордобой. В пылу ссоры лицо Валерки сложилось в брезгливую гримасу и он выпалил: "Все явреи — трусы, предатели и вредители!". Слово "еврей" Фима раньше воспринимал, как обычное бытовое ругательство, до тех пор, пока из-всех рупоров не загрохотало то, о чём поведал ему одноклассник. И он не остался в долгу: "Наверное, поэтому мой отец вернулся с войны раненым и с орденом, а твой отсиживался в плену". Противник криво усмехнулся: "Да немцы явреев и в плен не брали, а сразу расстреливали, а храбрых бойцов уважали и сохраняли им жизнь. Даже сын товарища Сталина был у них в плену".
Таким аргументом Фимка был сражён наповал, хотя усомнился в его достоверности и решил при случае прилюдно разоблачить Валеркину брехню. И такой случай вскоре предоставился. Когда престарелая учительница сладко сюсюкала о великом вожде, гением которого было спасено человечество от гитлеровской чумы, словно бес толкнул Фимку в локоть, и он поднял руку: "А правда, что сын товарища Сталина был в фашистском плену?".
Зловейшая тишина воцарилась в классе. Лицо старушки покрылось багровыми пятнами. Она стремительно ринулась к нему, вцепилась в ухо и потащила по коридору в кабинет директора. Тот, выслушав её, схватил Фимку за плечи и стал трясти. Брызгая слюной он шипел: "Кто тебе сказал такое, гадёныш?!". От стаха Фимка заревел и уписался. Размазывая по лицу слёзы и сопли, соврал, что слышал это от пьянного побирушки на рынке и поклялся больше такого ни когда не говорить.
Директор стукнул его по затылку и вытолкнул из кабинета. Эта затрещина окончательно убедила пацана в участи сына воддя. А уже после двадцатого съезда партии, Фимка нахально утверждал, что сам однажды оказался жертвой сталинских репрессий.

Рамблер ТОП100