В восьмидесятые годы приходилось мне иногда ездить в командировки в славный город Гудермес. Тогда местные чеченцы называли его Сердцем
Чечни, раз уж столица – Грозный.
Так вот в этом, позже полностью разрушенном, Гудермесе в советские времена был крупный завод медицинского инструмента. Именно оттуда по всей стране доставлялись скальпели, пилы, долота, всё чем пользовались хирурги, стоматологи, ортопеды. Там, при заводе, был даже большой музей профессора Г. Илизарова, который все свои уникальные изобретения, заказывал именно на этом заводе и поставил на ноги тысячи калек.
Все изделия проходили цех гальваники, после которого серый и невзрачный металл превращался в блестящий, нарядный инструмент. И посетила меня однажды идея восстановить блеск ключей от машины. В следующую поездку я захватил из дома, оба комплекта и, прибыв на завод, попросил одну женщину, работающую в цехе, отхрормировать ключики. Взялась с удовольствием.
В тот раз в Гудермес я приехал не один, а с товарищем. Заранее купили обратные билеты на проходящий поезд.
Вспомнил о ключах перед отъездом. Побежал в цех. Нужной женщины на месте не оказалось. Мастер сказал, что Тоня – мой любимый гальваник — болеет который день, а живёт она где-то в новых пятиэтажках. Точно в которой не знает. Надо на месте поспрашивать. Заскочили в кадры. Там подтвердили район, но номера дома-квартиры не знают.
Торопимся с Вовочкой в новый район. Ряд параллельных пятиэтажек, друг от друга ничем не отличающихся. Ни названия улиц, ни номеров домов, в самом деле, нет — район слишком новый.
Бегаем от дома к дому, мотаемся по подъездам, то, что слышим от редких жильцов, результата не даёт. Среди бела дня, взрослое население на работе. Дома сидят древние старухи, владеющие русским примерно как я чеченским. До поезда уже меньше часа. Лёгкая паника заставляет бегать по квартирам всё быстрей.
И вдруг, с одного балкона, нас с Вовой кто-то окликает. Задираем головы.
Пожилая женщина в ярком халате подзывает нас поближе. Объясняем цель суматохи. Поднимайтесь ко мне – говорит – я эту Тоню знаю и быстро найду. Взлетаем на третий этаж. Предлагает присесть и звонит по телефону. Почему-то с русской Тоней она говорит на местном диалекте.
Наконец кладёт трубку и радует, что Тоня к нам уже спешит. А пока угощает нас чаем, со всякими вареньями и печеньями.
Времени уже не хватает. Хочу пойти навстречу, чтобы встретить её по дороге, но гостеприимная хозяйка внаглую цепляется за плечи и не пускает. Вова рванул из квартиры – хрен там. Входная дверь заперта.
Уговариваем, показываем билеты на паровозик. Бесполезно. Наконец звонок в дверь. Радостно вскакиваем, В квартиру заходит наряд милиции. Теперь всё ясно. Бдительная чеченская бабуля оказалась матерью майора милиции,
Гудермесского начальника угро. Начинаем с билетов на поезд. Майор понимает всё с полуслова. Звонит по телефону. Через минуту отправляет куда-то молодого сержанта, а сами спокойно все спускаемся вниз к машине.
Ещё минуты три-четыре и сержант машет нам от соседнего дома. На милицейском УАЗике подъезжаем к нему. Из подъезда вылетает наша Тоня.
Едем на завод. Майор, кажется, волнуется больше нас. Ещё минут пять и
Тоня выбегает из проходной с блестящими ключами.
УАЗ с сиреной мчится на вокзал. Поезд ещё стоит. За рулём настоящий джигит — УАЗ залетает на платформу и тормозит возле нужного вагона.
Конечно, сейчас в это поверить даже сложно, а когда-то такое отношение кавказцев к русским гостям даже удивительным не было.
* * *
ШАХМАТНЫЕ ФИГУРКИ
Трогательную историю рассказал друг — старый КГБэшник Юрий Тарасович.
Как–то его товарищи — ветераны войны «насели», чтобы он «подергал» свои прежние связи и сводил бы их в тир пострелять из трехлинейки — последний раз в жизни настоящее фронтовое оружие в руках подержать, вспомнить молодость...
Тарасыч вроде бы и обещал, но как-то не конкретно... все откладывал и отмазывался.
Прошел год.
Ветераны схоронили очередного своего друга и заявили:
— Ты чего Юра ждешь, что мы так по одному перемрем, и тебе не нужно будет нас в тир вести... ? А ведь ты ЕМУ тоже обещал...
Крыть было нечем, Юрий Тарасович отложил все дела, созвонился, напряг генерала-однокашника, тот дал "добро", и уже на следующий день «пазик» привез дедов к какому-то подземному тиру, где упражняются в стрельбе различные спецслужбы.
Грохот стоял неимоверный: кто на ходу «шмалял», кто, лежа с перекатами, кто за секунду из «Стечкина» выпускал всю обойму, один из чего-то шипяще-бесшумного фыркал...
Вот, наконец, в стрельбах сделали перерыв, принесли снайперскую винтовку
Мосина без оптики, позвали наших дедушек, (всего шесть человек), выдали им по три патрона, указали на «погрудную» мишень в пятидесяти метрах:
«Прошу, кто первый?»
Мужики вокруг улыбались и одобрительно кивали, когда дедушки, звеня медалями, ловко, по-деловому заряжали оружие. Сразу было видно, что
«руки помнят» у всех...
Хоть почти никто из ветеранов не попал в жестяного «фашиста», но все равно после очередного выстрела, вокруг раздавались дружные аплодисменты бойцов.
Деды были счастливы как мальчишки.
Последним в очереди довелось стрелять старому фронтовому снайперу деду
Максиму.
Он подошел к огневому рубежу, зарядил свои три патрона, отстрелялся ни разу не попав, и сконфужено отошел...
Вместо аплодисментов раздались удивленные голоса бойцов: «Е-мое!!! Да это же снайпер!!!», «Снайпер и дожил до наших дней, ай молодца!!! »
Парни кликнули своих товарищей и через минуту возле деда Максима, уже толпилось с десяток бойцов и все жали ему руку. Каждый молодой подарил старому снайперу: кто значок, кто брелок с патроном, кто берет, а в ответ стали выпрашивать, хоть что-нибудь себе на удачу. Для них-то вОйны еще не закончились, и удача им ох как понадобится, а лучший талисман — это вещь от снайпера, который провоевал всю войну и остался жив...
Дед Максим смутился, пошарил в пиджаке и вытащил маленькие карманные шахматы. Всем подарил по фигурке, пожелал удачи и сказал: «Пусть каждый ваш бой всегда заканчивается только вашим выстрелом... »
Юрий Тарасыч был несколько обескуражен происходящим, он подошел к одному снайперу, который заворачивал шахматную фигурку в бумажку, чтоб не потерять, и спросил его:
— А как вы все поняли, что дед Максим бывший снайпер, ведь он даже ни разу в мишень не попал?.. Да и я никому не говорил.
— А потому, что «бывших» снайперов не бывает. Рефлексы, полученные рядом с окопами противника, не пропьешь.
Когда он после выстрела передергивал затвор, то делал он это по-снайперски, запястьем, чтоб гильза не улетала, а прыгала ему в ладошку.
Это для того чтоб вылетающая гильза не сверкнула на солнце или не шевельнула травку...
На обратном пути в автобусе дед Максим потихоньку спросил у Тарасыча:
— Это ты им проболтался, что я на фронте был снайпером?
— Нет, Максим, они поняли это по твоему орлиному взгляду... * * *
БЕДНЫЕ СТУДЕНТЫ
90-й год. Ленинград.
Мы с другом Димой после первой сессии решили слетать ко мне во Львов в гости, ну и так, прибарахлиться...
Раннее утро, стоим с сумками возле общаги и ловим машину до аэропорта.
Хоть у нас каждая копейка на учете, но слегка проспали, так что на метро и автобусе до Пулково уже не успеваем.
(кстати, про каждую копейку на учете: ... через полгода, мой друг Дима, заработал свой самый-самый первый миллион долларов, и что самое интересное — нашу дружбу это никак не испортило... но то уже другая история). Стоим в десяти метрах друг от друга, чтоб быстрее поймать
«тачку». На все, про все у нас полтинник — это более чем достаточно, чтобы любой повез нас не торгуясь.
Возле Димы останавливается «шестерка», и одновременно около меня тормозит желтое государственное такси.
Я только открыл дверь, а Дима уже успел сговориться с Жигулями и зовет меня. Я извиняюсь, захлопываю дверь и сажусь в шестерку.
Не успели мы тронуться, как таксист обогнал и прижал нас к обочине.
Сдали назад, но и тут таксист не отставал. Он прижался слева, открыл окно и стал орать на нашего бомбилу:
— Э! Ты что не видел, что я остановился? Какого же ты хрена у меня из под носа воруешь клиентов? Выгружай, я их повезу!
Наш водила тоже был парень не робкого десятка: здоровый, мордатый, с золотым перстнем:
— Ты, чувырло! убирай свою колымагу, а то я сейчас выйду и тебе рога пообломаю! Будут еще всякие таксисты учить меня жизни. Ты у себя там в таксопарке наводи свои правила, а я кого и куда хочу, того и повезу... поэл! ?
Вдруг откуда не возьмись рядом проезжали два таксомотора, они сходу вникли в ситуацию и молча встали: один впереди нас, другой позади.
Соотношение сил кардинально изменилось.
Таксист показал монтировку и сказал:
— Ну что, я их везу, или у тебя есть в запасе лишняя лобовуха... ?
Наш водила загрустил, повернулся к нам и говорит:
— Ладно, ребятки, перегружайтесь к нему, от этих уродов всего можно ожидать...
И тут мы с Димой как-то огорчились: почему кто-то все решил за нас и мы как два мешка с органическими удобрениями должны сейчас перегружаться куда нам укажут, а может быть нам веселее на шестерке... ?
Дима:
— «Перегружайтесь к нему» — это все, что вы можете нам предложить... ?
Ладно, пойду покажу ему, кто в доме хозяин...
Дима вылез из машины, подошел к таксисту, и в течение десяти секунд перекинулся с ним парой фраз.
После чего, таксист убрал монтировку и с пробуксовкой покинул поле боя.
Двое его коллег, видя, что инцидент исчерпан, тоже разъехались по своим делам.
Едем.
Наш водила как-то съежился весь, говорил мало, и перешел с нами на «ВЫ».
По пути, то и дело изучал Диму в зеркало заднего вида, но вот набрался храбрости и спросил:
— А если не секрет, что вы ему сказали?
Дима:
— Я просто обрисовал его незавидную перспективу, если он будет продолжать в том же духе...
Мужик вздохнул:
— Все правильно, в следующий раз будет знать, что «быковать» опасно для здоровья, неизвестно на кого нарвешься...
Примчались в Пулково, выгрузили из багажника сумки, я протягиваю полтинник, мужик отодвигает мою руку с деньгами и смущаясь говорит:
— Я вижу, что вы умеете «решать вопросы» и хотел бы спросить: не могли бы вы «сделать» одного человека... ?
У нас с ним война за гараж... этот черт все со мной судится и судится и никак не поймет, что гараж я ему все равно не отдам... Вы не подумайте, не насмерть, а так... покалечить его, что ли...
Дима:
— Нет ничего проще. Хоть насмерть, хоть покалечить... но, уважаемый, а почему вы решили, что наши услуги обойдутся дешевле вашего гаража?
Ладно, дело ваше, но сказали «А», говорите «Б», давайте адрес, имя и фамилию, а сами для алиби завтра же уезжайте из города...
У мужика округлились глаза, он извинился за свой нелепый вопрос, вскочил в машину и умчался, так и не взяв с нас плату за проезд...
Мы с Димой проржались и тут уж я, сгорая от любопытства, пристал к нему, чтоб наконец без свидетелей узнать –как же он так быстро разогнал тех троих свирепых таксистов с монтировками?
Дима:
— Подхожу к зачинщику и говорю:
— Да, ты прав, эти частники совсем обнаглели, у вас — государственных таксистов хлеб из-под носа выхватывают.
Таксист:
— Да и не говори... так куда едем?
— Едем в Пулково.
— Сколько платите?
— Десять рублей...
— Какие десять рублей! ! ? Туда минимум полтинник!!!
— Я знаю, но мы бедные студенты, думаешь просто было найти такого, кто сам бы туда ехал? Часа полтора ловили пока этого не поймали... Ну так что, повезешь... ? * * *
На заседаниях поэтического клуба один пожилой маститый поэт постоянно журил остальных за недостаточное знание основ стихосложения (кстати, иногда вполне справедливо). Причем, когда он начинал об этом вещать, то самовозгорался и никак не мог остановиться; его несло. Все вежливо терпели. И вот на очередном заседании он в который раз принялся пафосно кричать: «Да как же можно писать стихи, не умея отличить ямб от хорея!
Что же это за безобразие: каждый пишет как хочет! А каноны?! А классика?! Нет уж, коллеги, прежде чем сочинять, извольте теорию изучить! ». Все опустили глаза в пол, ибо никто с ним ссориться не хотел, и каждый чувствовал, что дедушка в чем-то прав, хотя в чём-то не очень. Чтобы разрядить напряженную ситуацию, я произнес ровным голосом такую фразу (глядя в потолок и вроде ни к кому конкретно не обращаясь):
«А вот у меня есть один знакомый. Он знает о ceксе всё. Но – импотент».
Примерно с полминуты стояла гробовая тишина. А потом все, не удержавшись, дружно грохнули от смеха. Хохотали так, что маститому поэту ничего не оставалось делать, как обезоруживающе улыбнуться и примирительно сказать: «Ну, я рад, что вы меня, наконец-то, поняли».
