команду Театра сатиры, вывел на арену Ольгу Аросеву, Бориса Рунге, Михаила Державина, которые с успехом продемонстрировали Местечкину схожесть с цирком творческих направлений.

— И, наконец, — с пафосом произносит Ширвиндт, — эталон нашей цирковой династии, 90-летний Георгий Тусузов!

Тусузов дрессированно выбегает на арену и под привычный шквал аплодисментов бодро бежит по маршруту цирковых лошадей.

Во время его пробежки Ширвиндт успевает сказать в микрофон:

— Вот, дорогой Марк Соломонович, Тусузов старше вас на десять лет, а в какой он прекрасной форме — и это несмотря на то, что питается говном в нашем театральном буфете.

Лучше бы он не успел этого произнести...

На следующее утро Театр сатиры пригласили к секретарю МГК партии по идеологии. Поскольку одного Ширвиндта — в силу его стойкой беспартийности — приглашать было нельзя, его вёл за руку секретарь партийной организации театра милейший Борис Рунге.

За столом сидело несколько суровых дам с "халами" на головах и пара мужичков с лицами провинциальных инквизиторов, причёсанные водой, очевидно, после вчерашних алкогольных ошибок.

С экзекуцией особо не тянули, поскольку очередь на "ковёр" была большая, и сразу спросили, обращаясь, естественно к соратнику по партии Борису Васильевичу Рунге, считает ли он возможным дальнейшее пребывание в стенах академического театра человека, осмелившегося с арены краснознамённого цирка произнести то, что повторить в стенах горкома партии не может никто.

Рунге беспомощно посмотрел на Ширвиндта и тот, не будучи обременённый грузом партийной этики, сделал наивно-удивлённое лицо и сказал:

— Мне известно, что инкриминирует мне родной МГК, но я весьма удивлён испорченностью восприятия уважаемых секретарей, ибо вчера на арене я чётко произнёс: "Питается давно в буфете нашего театра".

Сконфуженный МГК отпустил Рунге в театр без партвзысканий.