Тель-Авив. Август. Кондиционер гудит над полками супермаркета, где всегда немного пахнет пластиком, морем и чем-то мучным. Женщина в простом платье мама, недавняя репатриантка, та, что ещё говорит « в Израиль», а не « в Эрец».

С ней девочка лет пяти. Светловолосая, в сандаликах, которые давно пора сменить, но она к ним прикипела. Говорят по-русски, конечно, по-домашнему, без стеснения.

Они стоят у стеллажа с куклами. Яркие коробки с двумя героями

Бац и Уза.

Местные дети их обожают. Тут такие куклы есть в каждом магазине, который хоть немного себя уважает.

Купить тебе Узу? спрашивает мама.

Девочка смотрит долго. Не на Узу на Баца. Потом на Узу. Потом снова на

Баца. И говорит, очень спокойно:

Я и Баца хочу.

И в этом « я и Баца хочу» ни капли каприза. Там тоска по невозможному: как выбрать, если хочется сразу обеих кукол, сразу две страны, сразу две жизни?

Там начало женской серьёзности, которую никто не ждёт от пятилетней.

И то самое « ещё», что всегда есть у детей, родившихся между языками.

Вся наша жизнь это как условно сходящийся ряд. Кажется, к чему-то идём

Но если поменять порядок событий, окажемся вообще в другом месте.

— Настенька, было тебе что-нибудь после родительского собрания?

— Да, папа сказал: если такое ещё раз повторится — я тебя отправлю к твоему дедушке!

— Всего-то?

— У меня дедушку убили бандеровцы в сорок пятом...

Молитва сына Тухачевского:

— Господи, сделай так, чтобы Варшава была в составе России, как я в контрольной написал...