Я проснулся через час в холодном поту. Мне приснилась Моника Беллучи, как обычно, но в этот раз на курьих ножках. Как избушка, право слово. Сама по себе избушка на курьих ножках не ахти, а уж Моника Белуччи так и вовсе Босх предынфарктный.

Я понял, что этот гештальт сам себя не закроет, и с ним надо что-то делать.

Я встал, ювелирно, чтобы не разбудить жену, и прошмыгнул на кухню. Я двигался, как ниндзя, ниндзя полночного холодильника, — есть такой стиль.

Пусть я предатель, мелкий человек, эгоист и немужик, об этом я подумаю завтра. Я открывал контейнер, как Говард Картер гробницу Тутанхамона, — руки дрожали от величия момента.

Гробница, тьфу, контейнер был пуст.

Я медленно, как у Хичкока, обернулся. Жена сидела под кухонным столом с куриной ножкой в руке. Ума не приложу, как она туда забралась: стол низкий, там даже Артём застревает.

А потом мы молча сидели напротив друг друга. За тем самым столом, из-под которого только что вылезла жена. На тарелке между нами лежала надкусанная куриная ножка.

— С макаронами или с картошкой? — наконец спросила жена.

— С картошкой, — ответил я, и жена включила плиту. В конце концов, для богов мы ещё так молоды. Вернёмся к этому вопросу лет через тридцать.