в ту пору доверяли не только глотку драть в казармах и на плацу, но и более серьезные дела поручали. Комбат вызвал меня в канцелярию и приказал собираться в командировку, надо было сопроводить в учебную часть под

Бердянском молодого матроса Колю Мыльникова. Парень он был тихий, деревенский, но поскольку присягу еще не принимал, а дорога дальняя (не шутка через весь Союз с тремя пересадками ехать из Балтийска в

Бердянск), подготовку парня я начал с того, что дал ему почитать Свод

Военных Законов (увесистая такая книжка). Убедившись, что Коля проникся карами за военные преступления, выписал я в строевой части аттестаты, требования на проездные документы, командировочные предписания и еще кучу всякой бумаги, получил инструктаж начальника штаба и в путь. Такой же как я, годовалый старший матрос Петя Кусок, водолаз из инженерно-десантной роты, составил мне со своим молодым бойцом, ехавшим тоже в "учебку", компанию до Харькова. Загрузились мы в поезд

Калининград — Харьков, заняли последний отсек плацкартного вагона и под поедание выданного сухого пайка и разговоры, тронулись в дорогу дальнюю.

Где-то между Калининградом и Вильнюсом в вагон набилось десятка три

"дембелей" из какой-то мотострелковой дивизии, с водярой, матюгами, песнями и прочими прелестями достойного "дембеля". Мы, как парни скромные, но гордые своей принадлежностью к элите, в контакт с ними не вступали, подстрижены были все под "ноль" (это тогда было такое злодейское проявление "дедовщины", пока на второй год не перевели – никаких чубов из-под берета и все знали, стриженый — значит еще

"салага"), одеты в общефлотскую форму № 3 и принадлежность нашу к морской пехоте выдавали только "штаты" (красный круг с золотым якорем внутри на черном фоне) на левых рукавах, на что "пехтура" по необразованности своей внимания не обращала. В Вильнюсе в вагон сели с десяток парней из ВДВ и заняли первый отсек, тот, что возле купе проводников.

"Пехтура" упилась в хлам, загадила вагон и друг друга и возжелала, чтобы наши молодые матросы им отстирали их облеванные мундиры. Эта "предъява" была послана соответствующим образом с применением наиболее цветистых оборотов из "малого загиба Петра Великого" (на Флоте матом не ругаются, на нем разговаривают, увы, традиция!). Услышав ответ, напрочь обличающий их солдафонскую серость, наши оппоненты решили побоксировать и всей гурьбой навалиться на нас, что сделать в тесных условиях вагона достаточно трудно. Заняв оборону, мы вчетвером (молодые, хоть и не присягали, но уже прочувствовали, что такое честь мундира и ощутили гордость за принадлежность к элите) успешно отбивали атаки, удерживая за собой наш последний рубеж — отсек и гальюн. Разрешение ситуации из патового положения ускорил вопль проводницы – "Моряков бьют!".

Собравшие праздновать ВДВ-шники (великолепная советская крылатая пехота!), до этого не выглядывавшие из своего первого отсека по причине своей невозмутимо грозной силы, поинтересовались, каких еще моряков там пытаются бить пьяные мотострелки? Увидев "штаты" у нас на "фланелевках", парни прояснили вопрос и с боевым кличем: "Братки-морпехи, держи рубеж крепко, мы сейчас с тылу подмогнем! ", начали теснить, давить и раскидывать на полки мотострелковое воинство. Мы же из обороны перешли в уверенное наступление и встретились с "голубыми беретами" на середине линии фронта, где-то посреди вагона. Серая солдатчина была повержена, раздавлена, смята и полностью деморализована. Узнав причину конфликта, деды из ВДВ общим сходом с МП постановили наказать зарвавшихся военнослужащих и заставить их просить разрешения на посещение гальюнов вплоть до самого Харькова, что неукоснительно соблюдалось и исполнялось.

Вот такое братство по оружию…..

развить успех. Разведчики, как правило, прилично упакованы, и у него с собой, что называется, было, а именно трофейный шнапс. И плюс к тому пара плиток трофейного же шоколада. Прикид у него тоже был соответствующий, кроме одной, но важной детали – у сержанта не имелось достойных сапог. То есть, он носил обычную занюханную кирзу, что было для разведчика как-то даже стремно. А уж идти в таких сапогах на свидание к столичной девицей… Проблема!

А вот у его дружка Кости имелись просто роскошные сапоги – офицерские, хромовые. Ну и сержант, естественно, подкатывает к нему, говорит: дай поносить на одну ночь. Но тот сапоги свои очень ценил, холил и лелеял, и сам, между прочим, имел виды на эту Ирину (правда, только в перспективе), ну и ни в какую. Но, в конце концов, Антон дружка уломал: за пару пачек трофейных опять-таки сигарет взял у него сапоги в лизинг на 12 часов. На прощание хозяин раритетных сапог велел Антону пылинки с них сдувать, а если что, то пусть, мол, пеняет на себя. А что, собственно, с этими сапогами могло случиться? – подумал тогда сержант…

По пути в медсанчасть Антон нарвался на капитана, командира роты. Тот этому факту очень обрадовался (чего не скажешь о сержанте) и тут же вручил Курьянову важное донесение, которое следовало немедленно доставить в штаб дивизии. Антон попытался, конечно, как-то отмазаться, но ему быстро дали понять, что приказы в армии не обсуждаются, а тем более на фронте.

Сержант призадумался. Если идти в штаб дивизии вдоль линии фронта, которая изгибалась широкой дугой, то он вернется только к рассвету, когда Ирочка должна заступить на дежурство, и любовная интрига сразу накроется самым что ни на есть медным тазом. Но если пройти к штабу напрямик, через лес, который находился на нейтральной полосе, то несколько часов на медсестру у него еще останется. Возвращаться в землянку он не стал, чтобы не терять времени, и сразу двинулся выполнять приказ.

Антон знал, естественно, все ходы и выходы и успешно миновал передовую, углубившись в нейтральный лес. Но, думая о своей медсестре, он чрезмерно спешил и был, видимо, недостаточно внимателен, что и погубило его.

"Хенде хох! ", и его прихватили два здоровенных немецких разведчика. Они обыскали его и остались очень довольны шнапсом и, в меньшей степени, шоколадом. Впрочем, подгребли то и другое. Донесение, которое Антон надежно упаковал за голенище одного из сапог, фрицы не обнаружили. Потом они стали совещаться, видимо, на предмет – что делать с пленным? "Скорее всего, прирежут", — мрачно подумал сержант, глядя на финку, висящую на боку одного из немцев.

Вдруг этот немец сел на траву и, отставив в сторонку реквизированную бутылку шнапса, стал стягивать с себя сапог и показывать Антону, чтоб он делал то же самое. Приглянулись, выходит, и фрицам шикарные Костины сапоги! Делать нечего – снял сержант с себя один сапог и отдал фрицу.

Надел взамен, можно сказать, трофейный, но качество, смотрит, совсем не то – даром что немецкое. Стал он было и второй снимать, и тут его обожгло – да в этом же сапоге важнейшее донесение в штаб дивизии! Он не знал, что с ним немцы сделают – прикончат или к себе отведут, но, если эта бумажка к врагу попадет, ему от своих точно светит вышка.

Антон внезапно пнул обутой уже в германский сапог ногой в лицо сидящего на траве немца, подхватил стоящую рядом с ним бутылку шнапса и метнул в голову стоящего в паре шагов от него другого немца. И тут же нырнул в лес.

Сержант от фрицев ушел. И донесение в штаб вовремя доставил. И со столичной медсестрой пару часов еще успел провести.

А потом было возвращение в землянку, и, когда Костя увидел, в чем Антон пришел, в охватившем его безумии схватился за ППШ. Трагедии удалось избежать, но с той минуты Антон стал своему другу врагом номер один.

Хуже всякого фрица.

Между тем, на основе донесения, которое Антон доставил в штаб, был отдан приказ о наступлении. Оно началось на следующий день и стало для немцев совершенно неожиданным. Вскоре через бывшую линию фронта в тыл потянулись колонны пленных фрицев. Одна из них шла по дороге навстречу

Антону. Смотрит он – у одного из пленных рожа вроде знакомая. Переводит взгляд на ноги…

Через полчаса он с Костей помирился.

стола суетился.

И вот, как-то основательно поднабравшись, но без перебора, возвращаемся с аэродрома после очередного дня ремонта, а Дид с нами – вообще никакой, т. е. его буквально нужно было если не нести на себе – то уж вести под белы рученьки – точно. И понятное дело, никто из нас не хотел встречаться с его супругой (бой-баба, трое детей, косая сажень, Дид в её руках превращался в послушного цыпленка).

А т. к я жил ближе всех к его ДОСу (дом офицерского состава), то, понятное дело, на меня эту почётную обязанность и возложили.

Ну, пока я шёл и прикидывал в уме, как будет протекать эта встреча, Дид меня всячески подбадривал ("да она у меня вот где" — и крепко сжатый кулак), заманивал на огонёк ("да я по столу кулаком – она нам тут же и спиртику организует, и закусь! " — это про супругу), и всяческим образом увещевал в своём семейном авторитете и послушании жены.

Благо – жил он с семьёй на 1-ом этаже, высоко поднимать его не надо было. Звоним в дверь, она мгновенно открывается. На пороге стоит его жена с половой тряпкой, в прихожей – ведро с водой: всё понятно, происходит уборка. При виде нас лицо приобретает агрессивное выражение, руки упираются в боки, а половая тряпка с мерзким свистом и последующим чмоканьем впечатывается в лицо Дида. Всё это без единого слова. Я успеваю присесть, снаряд сверху просвистел. Медленно разгибаюсь из положения сидя и вижу как Дид бочком-бочком пытается направиться в сторону подъездной двери со словами "не, мы тут не останемся, пойдём лучше отсюда", но его супруга с придыханием ("куда, сукин кот! ") ловко ловит его за шиворот могучей рукой и просто зашвыривает в квартиру, дверь захлопывается.

Я с явным облегчением утираю пот, но вот снова напрягаюсь – дверь вновь распахнулась, и на меня внимательно смотри его жена. Очень внимательно, секунд 20. Мне не по себе. Она говорит "спасибо" и дверь захлопывается.