местных старинных зданий разными спецэффектами. И оттого учительница истории нас именно ночью по средневековому центру Утрехта, одного из древнейших городов Европы, по центру города повела. Город был основан римлянами во времена правления Юлия Цезаря. Граница римского Кастеллума- крепости теперь ограничена в центре очень красивой металлической линией с зеленой подсветкой и дымком из-под земли. Чтоб страшнее было. Ученицы делали селфи с зелеными инфернальными лицами от подсветки и хохотали).

Девочек класса собирали вблизи местного кафедрального собора, центра бывшего римского кастеллума, сразу всей группой в восемь вечера. Я их сразу узнала- с десяток марокканских девочек в платках и пара блондинистых голландок скакали резвыми 12-летними козами во все стороны, как пинг-понговые мячики. Рядом маячила во мраке пара взрослых женских фигур- учительница истории и еще кто-то, но тоже в платке.

Спряталась, по уговору с дочерью, под аркбутаном собора, прикинувшись горгульей или другой какой средневековой статуей ( мамаш приводить на место встречи подросткам не комильфо. Не взросло и не круто)- но была немедленно вызвана на место встречи собственной дочерью-мы согласны, чтобы ты тоже экскурсию сопровождала.

Это-таки было ночное приключение. Не только потому, что нам много интересного рассказали — рожденный здесь в Утрехте папа римский Адриан шестой (1459-1523), поработав в роли воспитателя Карла Пятого, короля испанского и императора Священной Римской Империи, и великого инквизитора, и нечаянно оказавшись важной исторической фигурой, ни разу не хотел никогда становиться папой римским или участвовать в мировой истории, но ему пришлось. А хотел он хотя бы на склоне лет удалиться от дел и пожить спокойно в родном Утрехте- для чего и прикупил там очень красивый большой дом. В котором не прожил ни дня- из-за избрания в папы. Теперь там живет комиссар короля. Но в память папы дом подсвечивают. Спецэффектами в виде привидений. Но это было историческое отступление.

Девочки скакали уже не как козы- как наевшиеся забродившими фруктами дикие порождения джунглей. Учительница истории, моя дочь и я, и Карима- марокканка, вторая взрослая женская фигура в платке, несокрушимыми мраморными воительницами-защитниками шагали следом и время от времени пытались призвать их к порядку. Безуспешно, впрочем. Дети были слишком взбудоражены ночным приключением. Карима только смеялась-они оттого и скачут, девочки, что дома им вообще ничего нельзя. Только сидеть тихо и вести себя прилично, как и положено хорошо воспитанным марокканским девочкам. Дома братья и отцы их живо на место поставят.

Карима вообще все время смеялась. Не нервно- нет. Освобожденно и облегченно, я бы сказала. Только гораздо позже я поняла, что для нее это тоже было интересным приключением.

Разговорилась с ней по ходу прогулки.

Ей 45 лет. 4 детей. Хабиба, 12-летняя одноклассница моей дочки, самая младшая.

Карима в Голландии с 8 лет. Работает на двух работах. Я удивилась- как так- 4 детей, и ты так много работаешь? А как же твой муж? Уж очень нетипичная для арабского или даже любого другого семейства ситуация.

А у мужа Паркинсон, спокойно так и трезво сообщает Карима. И он оттого работать не может. И мы с ним ролями поменялись. И он очень старается быть хорошим отцом и домохозяином. Зарабатываю на жизнь- я. Он встает в 5 утра, чтобы мне и детям достойный завтрак приготовить. И картошку к ужину начинает с 14.00 пополудни чистить, чтобы нам вкусный ужин приготовить. Медленно-медленно. Иначе у него не получается.

И ведь ни единой жалобы на свою горькую судьбину. Просто трезвая констатация факта. Более того- это очень улыбчивая, веселая, остроумная и приветливая женщина.

Я не понимаю, как можно так улыбаться при такой жизни. Это каким же сильным человеком надо быть.

Добило то, что ее в конце ночной экскурсии встречал на машине тот самый муж с Паркинсоном ( с их старшим сыном рядом, впрочем). У нас в центре и так парковаться очень сложно, а для него это- суперзадача на пару часов. Вот ведь борются же люди за нормальную жизнь. И я еще на что-то смею жаловаться?!

и по тому курсу доллара стоило бешеных денег, сегодня мне пришлось бы выложить за него три своих зарплаты.

Жена протестовала, но должно же было хоть что-то в этой квартире напоминать о том, что помимо женщины и кота здесь живет двадцатидевятилетний мужчина. И кресло с красной обивкой, больше походившее на декорацию — ну, на крайний случай, на театральное сиденье — заняло почетное место в нашей спальне, которая к этому предмету интерьера никак не подходила.

Когда на нем стала появляться кошачья шерсть, я впадал в ярость — ну почему, скажите мне, этот кот не может найти себе другое место? Почему он, имея в распоряжении собственную лежанку, а также нашу двуспальную кровать, диван в гостиной, софу в коридоре, кучу грязного белья, раковину, стиральную машинку и все нижние полки в шкафах, посягает на мой единственный островок уединения?

Чтобы показать Фендюлию, кто в доме хозяин, мне пришлось прибегнуть к довольно жестким мерам: я стал запирать дверь в спальню.

Феня протестовал громко, надрывно и заунывно. Жена сдалась на третью ночь и, открыв дверь усатому террористу, прошипела: "Тебе что, жалко что ли?".

Я потом повторил эти слова, когда она, опаздывая на работу, счищала серую шерсть со своего черного пальто. Всю ту ночь Фендюлий с наслаждением, я бы даже сказал, с крайним упоением, храпел на моем кресле. А я строил план мести. А заодно думал, как приучить кота к дисциплине. По совету подруги я купил пульверизатор и стрелял в кота каждый раз, когда он намеревался учинить очередную пакость.

Например, поточить когти об обои или улечься на мое кресло. Вот только снайпер из меня был примерно такой же как пловец. Однажды в детстве я увидел, как мужчина прыгнул в бассейн с пятиметровой тумбы. Вдохновленный примером, я, шестилетний тощий мальчик, забрался вслед за ним и нырнул в самую глубокую часть бассейна. Откачали меня быстро, но страх воды так и не отпустил, так что плавать я умею двумя стилями — с кругом и "топориком". В общем, я попадал пульверизатором в стены, мебель, включая мое кресло, в телевизор и — о, ужас — в жену.

Естественно, после этого на подобном методе воспитания было поставлено табу. Второй способ призвать кота к порядку мне подсказал коллега на работе. Заключался он в том, что за каждый хороший поступок кот должен получать лакомство.

Все, казалось, до безобразия просто, однако Феня принимать из рук злодея, поливающего его водой, какую бы то ни было еду попросту отказался, а жена помогать не спешила. Единственное, что она мне сказала: "Не занимайся ерундой". А кот, которого она в этот момент держала на руках, смотрел на меня своими желтыми глазищами и, честное слово, нахально ухмылялся.

Словом, все мои усилия, направленные на то, чтобы хоть как-то показать свой авторитет и заставить Феню подчиняться, или, на худой конец, просто не орать по ночам, провалились.

Он жил, как барин: спал, где хотел (даже на кухонном уголке, правда, стоит отдать должное, никогда еду не воровал), ел, когда хотел, и орал, когда хотел.

Фене было шестнадцать лет. Когда мы забрали его от прежних хозяев, у которых внезапно открылась аллергия на шерсть, серому коту без породы и племени было около пяти годов от роду.

По степени наглости — все пятнадцать по человеческим меркам. Он походил на беспокойного подростка, которому то нужно было слишком много внимания, то он, напротив, демонстративно прятался под ванну и всем своим видом показывал, как он нас ненавидит.

Я долго не мог привыкнуть к его существованию. Присутствие этой бестии в доме меня, признаться, раздражало. Особенно в те моменты, когда он приходил по утрам, часов, эдак, в шесть, залезал ко мне на кровать и начинал бить меня лапой по лицу. Так этот негодяй требовал наполнить ему опустевшую за ночь миску.

Я не раз выносил его в коробке из дома, оставлял в парке на лавочке, но каждый раз, когда жена возвращалась домой, Феня вальяжно заходил вслед за ней. И смотрел на меня гордым уничижительным взглядом...

Сейчас спустя десять лет я был готов пожертвовать сотней кресел и километрами обоев, чтобы снова увидеть этот нахальный прищур.

Каждый раз, когда Феня поворачивал голову в мою сторону, у меня сердце сжималось, а в памяти всплывала картина из далекого прошлого.

Полина тогда уехала в командировку, а я с этим усатым демоном остался дома. Первые дня три я развлекался как мог: предаваясь праздному веселью и впадая в крайнюю степень подросткового безрассудства, я питался фаст-фудом, пил пиво прямо из горла и играл в дурацкий шутер до полуночи.

Про кота я вспоминал только когда к запаху пиццы примешивались ароматы не столь приятные. На четвертый день я не смог встать утром. Меня скосила температура. Я лежал в кровати, чувствуя, что еще немного, и я ее спалю. На градуснике было около сорока, голова болела даже от дневного света, а от любого движения все тело ломило.

Так плохо мне не было никогда в жизни. Я правда думал, что умираю, представлял, как Полина приедет, обнаружит мой труп и зарыдает, бросившись мне на грудь.

Так жалко себя стало, что у самого из глаз потекли слезы. Я лежал в темноте и плакал, как мальчишка, от боли, страха и ощущения, что никто не придет, не поможет и даже кружку чая не подаст. Внезапно в ногах появилась тяжесть. На коленки мне забралась серая туша.

Фендюлий немного потоптался по кровати, а затем подошел прямо к моему лицу и боднул меня головой, мол, ты чего раскис? Видимо, я бредил из-за температуры, но я рассказал коту, как мне плохо, рассказал, что терпеть его не могу, что я вообще кошек не люблю... Феня слушал и смотрел на меня своими желтыми глазами, за это время он не проронил ни звука, ни разу не зевнул, как обычно делал, когда я ругал его. Он просто смотрел и слушал.

Я говорил про Полину, про то, как люблю ее, про лучшего друга, которого не видел еще со школы, и который, казалось, не сильно этим озабочен, говорил про отца, с которым не разговаривал несколько лет, про коллег на работе, с которыми периодически не ладил.

А Феня сидел и слушал. Я даже пожаловался ему на противную кашу в детском саду и сломанную машинку. А Феня слушал. Дождавшись, пока я выговорюсь, кот несколько минут смотрел, как я, взрослый мужик, лежу в темноте и в голос вою, а потом лег рядом и замурчал.

Чувствуя его тепло и приятное, немного громоподобное мурчание, я вскоре заснул. Конечно, чудесного выздоровления не произошло — на следующий день мне было так же тяжко, но что-то все-таки отпустило. Такое бывает, когда из пальца вытащишь занозу — рана еще болит, но морально легче. Кот спал со мной до самого возвращения Полины, а когда она приехала, поспешил убраться восвояси, но перед этим взглянул на меня своим испытующим прищуром.

И в эту ночь мы спали втроем. А сейчас я смотрел на него, сидя на коленях перед креслом, и аккуратно гладил по серой мохнатой голове. Шерсть у него вылезала, нос был сухим и горячим. Я смотрел, как он дышит тяжело и медленно, как щурит желтые глаза, и к горлу снова подбирался ком. Уколы, которые прописал ветеринар, казалось, не действовали. Я не выдержал, и слезы снова полились сами собой.

— Ну, что же ты, дружочек? — спросил я его.

— Ну, не сейчас, миленький... Держись, шапка меховая. Ты меня победил, варежка ты серая, а уж это-то и подавно победишь!

А он посмотрел на меня своими своими глазищами и, моргнув попеременно, внезапно замурлыкал: мол, не отчаивайся, такова жизнь. Нет, я не верил. Шестнадцать лет для кота — серьезный срок. Утром за Феней ухаживал я, потом уходил на работу, и смену принимала Полина. Она постоянно мне намекала, что мы просто отсрочиваем неизбежное. Я и сам понимал в глубине души, что разумнее и милосерднее было бы усыпить кота, но у меня рука не поднималась. Я представил, каким предателем стану, если привезу его в ветеринарку, чтобы убить.

Я пришел с работы рано, и, едва сняв башмаки, бросился проверить, как там Феня. Кота на кресле не было, сиденье было мокрым и пахло моющим средством. Сердце упало куда-то в пятки. Не могла Полинка так со мной поступить, не могла.

— Где Феня? — тихо и жестко спросил я, зайдя на кухню.

Полина готовила и повернулась ко мне не сразу. На ее лице не было ни капли жалости, сочувствия или печали. Ответить она не успела. Феня вылез из под стола, нетвердым, заплетающимся шагом подошел ко мне и потерся об ноги. Я нагнулся, взял кота на руки и уткнулся носом в теплую меховую голову.

— Встал сегодня. Сам, — сказала Полина.

— Ветеринару звонила, сказал, пусть ходит, хороший знак. Прыгать пытается, курицу вареную сожрал, хороший такой кусок...

— Молодец, мальчик, — похвалил я его.

— Мы с тобой еще поживем, да?

Феня довольно замурлыкал и прищурил глаза. Умирать он явно передумал..

М. Воскресенская