В музыкальную школу я поступила, можно сказать, случайно. У меня была подруга Светка, с которой мы дружили с детского сада и были не разлей вода. Родители убедили её, что благородная девица из интеллигентной семьи просто обязана уметь музицировать. Поэтому, подруга поступала в музыкалку осознанно, а я пошла за компанию. На предварительном прослушивании Светка провалилась, а меня взяли.

Встал вопрос: на каком инструменте будет учиться играть ребёнок? Ребёнок хотел на "пианине", но пришлось соглашаться на скрипку. Потому что, пианино – это дорого, и ставить некуда. А скрипка много места не занимает, и её можно купить у старших учеников за символическую плату.

Я слабо представляла себе, на что подписываюсь. Оказалось — это настоящая школа. И ходить в неё придётся ежедневно. И, помимо собственно обучения игре на скрипке, там будут другие предметы: сольфеджио, фортепьяно, оркестр, хор и ещё куча всего.

Оркестр. Это когда собираются трое бедолаг — две скрипки и виолончель — и пытаются играть в унисон. Постоянного преподавателя у нашего трио не было, и с нами занимался педагог, у которого в это время образовалось "окно". Со свободным кабинетом тоже случались проблемы. Поэтому урок по оркестру частенько проводился в закутке под лестницей. Отличное, кстати, место для осознания своих перспектив на музыкальном поприще.

Фортепьяно. Это же логично – мы выбрали скрипку, чтобы не покупать пианино, но пианино всё равно нужно. Не знаю, как выкручивались другие, а моя мама договорилась со своей знакомой, располагающей нужным девайсом, что раз в неделю я буду приходить к той заниматься. Владелица инструмента не излучала особого восторга от общественной нагрузки на своё имущество. И, когда я начинала разбирать этюды, она начинала причитания:

— Боже мой! Боже мой! Это не музыка, это сплошное расстройство инструмента.

Минут через 10 у неё приключалась головная боль. Ей срочно требовалось что-то принять и полежать в тишине. Моё занятие на этом заканчивалось. Очень скоро однообразное бездарное представление мне надоело, и я просто перестала посещать самодеятельный театр. Чтобы не расстраивать маму, дома я ничего не рассказала и стала симулировать занятия: в назначенный вечер одевалась, брала папку с нотами и уходила гулять по городу на часок.

И без того не слишком впечатляющие мои успехи замерли на месте. Преподаватель по фортепьяно каждый раз журила меня за невыученный урок и требовала больше заниматься. Я слабо оправдывалась:

— У нас дома нет пианино.

— Да, я всё понимаю. Но надо стараться, хотя бы по часу в день.

Я обещала, что буду стараться.

Но самым моим кошмарным кошмаром были концерты. Их проводили в актовом зале музыкалки по любому поводу: праздники, окончание учебной четверти, полугодия, года. Приглашались все педагоги и родители. Мои родители на них никогда не ходили: им хватало скрипичных концертов дома. А зря, занятное зрелище.

Не важно, какое произведение великих классиков я разучивала для выступления, на концерте неизменно исполнялась "Какая-то там пьеса для фортепьяно и чучела скрипачки". Потому что, стоило мне выйти на публику, как я впадала в ступор, практически — в анабиоз. У меня последовательно отключались зрение, слух и двигательные реакции. К этому времени я успевала на автомате проиграть несколько тактов, а дальше шли какие-то невнятные судорожные конвульсии. Аккомпаниатор доигрывала пьесу до конца, вежливые аплодисменты выводили меня из оцепенения, я кланялась и убегала со сцены.

— Как же так, — недоумевала преподаватель, — на репетициях же всё было великолепно.

А я не могла понять того маниакального упорства, с которым педагог тащила меня на подобные мероприятия. Возможно, она была адептом теории, что количество обязательно должно перерасти в качество, и, что со временем, когда критическая масса позора будет получена, я смогу чувствовать себя свободно под пристальным взглядом десятков людей. Главное – не сдаваться.

В силу своего юного возраста я ещё не знала красивого медицинского термина "невроз", но, когда концерты мне стали сниться по ночам, поняла, что занимаюсь не своим делом, и пора это прекращать. Я собрала всю смелость и решимость, на которые была способна, и заявила родителям, что в музыкальную школу больше не пойду. Мама с преподавателем пытались отговорить меня от столь необдуманного поступка, но я была непреклонна.

А с нового учебного года я записалась в тир в секцию пулевой стрельбы. И прозанималась там до окончания школы. Мне это нравилось, да и результаты радовали. Мама отнеслась к моему выбору с сожалением. Она почему-то была уверена, что хлеб музыканта лёгок и сладок. И что для девочки лучше мучить струны, чем бегать с винтовкой по пересечённой местности.

Много лет спустя мама спросила меня:

— Не жалеешь, что бросила скрипку. Была бы хорошая специальность в руках, могла бы неплохо зарабатывать.

Я не стала расстраивать маму и рассказывать ей, какие воспоминания у меня вызывает музыкальная школа, а просто отшутилась:

— Мам, а ты никогда не думала, что, как стрелок, я могла бы зарабатывать несравненно больше?!

Есть у меня семейство знакомое — приятная молодая пара, ребеночек у них маленький. Все бы замечательно, да только есть один "нюанс" -- и муж, и жена крайне невоздержанны в выражениях, матерятся даже не через каждое слово, а чаще (представить трудно, но так оно и есть).

Как уже было упомянуто, имеется у них ребенок — сын Павлик.

Очаровательное светловолосое создание с голубыми глазками. Первое слово малыш произнес, в отличие от его сверстников, громко, отчетливо и внятно

— "[м]ля!!!". Вторым словом было, кажется, хрестоматийное "мама", но это уже неважно. Начало было положено.

Далее один из запоминающихся случаев. Сидим с павликовой мамой на кухне, болтаем о своем — о женском и прихлебываем какой-то алкоголь. В кухню входит трехлетний Павлик и вежливо обращается к маме: "Мама! Помоги, пожалуйста, на х[рен], -- у меня там, б%я, машинка со стола на пол на[вер]нулась! "На что мама добрым голосом отвечает: "Сыночек, иди в [ман]ду отсюда, мы тут разговариваем".

Дитя спокойно уходит отыскивать под столом машинку. Мама наливает себе еще алкоголя и вздыхает: "Вот, хотим его в садик отдать, и не знаем, нужно ли — вдруг его там испортят, ПЛОХИМ СЛОВАМ НАУЧАТ"…

У меня было три тети — две папины сестры и одна мамина. Мамину мы не очень любили — она была холодной, язвительной, часто грубой. Папины же были ласковыми, постоянно щебетали с нами, тремя племянниками, постоянно говорили, что любят. Но однажды папа погиб, а мама обезумела от горя — несколько месяцев она не могла прийти в себя. Папины сестры постоянно приходили,

Правоохранительные органы провинции Финнмарк оштрафовали двух российских моряков, сошедших 12 января на берег в Киркенесе на северо-востоке Норвегии, за ношение якобы схожей с военной униформы. На них была "зимняя одежда, которую легко можно было принять за военную форму". Прокурор Мартина Месло, утверждала, что передвижение по городу в камуфляжной одежде, которую "МОЖНО принять за российскую военную форму" якобы "МОЖЕТ вызвать страх и создать дискомфорт" для местных жителей. Вместе с тем она признала, что ношение камуфляжной одежды в принципе не является незаконным. А теперь вопросы: можно ли по закону оштрафовать за ношение камуфляжной одежды, если ношение камуфляжной одежды не является незаконным действием? Если в зимний период на моряках была зимняя одежда, которую "легко перепутать с какой то другой", то в какой одежде должны были быть моряки, в летней? И самый главный вопрос: можно ли оштрафовать человека за то, что кто-то "МОЖЕТ ПРИНЯТЬ" его за кого-то, или презумпцию невиновности уже отменили? Если так, то Мартину Месло нужно оштрафовать за попытку убийства путем удушения, ведь у нее есть РУКИ!

Моя пра-тёща – тёща моего тестя – очень любит рассказывать о, том какой шикарный подарок сделал ей будущий муж уже на втором свидании.

Она опоздала на их первое свидание почти на час и на его недовольное замечание простодушно ответила, что у неё нет часов. Времена тогда были послевоенные, тяжелые и наручные часы имелись далеко не у каждого.

Уже на втором свидании будущий муж подарил ей новые золотые часы со словами: "На, держи и больше не опаздывай! "

— А что он Вам ещё подарил? – спросил я как-то раз свою пра-тёщу после её очередного воспоминания про шикарный подарок.

Она задумалась, поджала губы и выдала:

— А ничего! Так за всю жизнь больше ничего и не подарил!