или морЭ?"

Как-то очень ясным солнечным морозным днем, в воскресенье, поехали через волжский мост. По случаю выходного дня на лед высыпало огромное количество мужиков, любителей подледной рыбалки, которые в количестве нескольких сот человек черными таракашками виднелись повсюду на ослепительно белом льду.

Французы поинтересовались:

— А что это люди делают на льду?

Я совершенно спокойно, без всякой задней мысли, ответил:

— Да рыбу ловят...

Французы расхохотались. Оценив "шутку", спросили:

— Ну ты правду теперь скажи, чего они делают-то?

Я, придав лицу максимально серьезный вид, отвечаю:

— Истинная правда, они ЛОВЯТ РЫБУ!

Французы не унимались:

— Ладно тебе, хорош прикалываться, мы что, совсем дураки? Как же они могут ее ловить-то?

После моих дотошных расспросов до меня доперло, почему они мне категорически отказывались верить. По их разумению, река зимой промерзает насквозь, до самого дна, и рыба там если не мигрирует, то находится без движения, вмерзшая в лед. Пришлось кропотливо объяснять битые истины, что река замерзает только сверху, благо глубина там бывает и 50 метров, что толщина льда полметра всего, редко больше, когда морозы суровые долго стоят, и что подо льдом рыба имеется, пусть несколько сонная, но вполне активная, чтобы соблазниться клюнуть на наживку.

Гляжу, вроде поверили. Следующим вопросом было:

— Но КАК ЖЕ они ее ловят? Из подо льда-то?

Пришлось на пальцах объяснять про чудо-инструмент под названием kolovorot, аналога которому у французов уж точно нет, про кропотливое сверление лунок и терпеливое выжидание. И правда, было видно, что дядьки сидят себе спокойненько поодиночке на своих ящиках и особой суеты на льду не наблюдается.

Еще некоторое время посмотрев на рыбаков, французы вдруг спросили:

— А что, им так эта рыба нужна? Мороз ведь...

Я со вздохом отвечаю:

— Ящики видите, на которых сидят?

— Ну видим.

— Вы понимаете, у каждого ведь там внутри ИМЕЕТСЯ... Она самая, которую вы не любите и говорите, что ее пить невозможно. А на морозе она ведь ох как идет! И греет... И тело, и душу... А еще душу греет то, что свалил себе мужик на весь выходной от сварливой женушки и шебутных деточек и весь в спокойствии с головой отдался любимому занятию...

Французы заулыбались:

— А-а-а... Вот теперь мы все поняли — ЭТО ХОББИ!!!

Черные воды сомкнулись над его телом, а когда тот поднялся, то, скорее всего, походил на [мав]ра в черном костюме. Отплевываясь и вытирая подкладкой куртки, которая не успела промокнуть насквозь, свое почерневшее лицо, он как-то странно шоркал ногами, все еще стоя по колено в болоте.

— Ха-ха-ха, дичь ищешь?

— Ну да, она у него уже жареная должна быть. От ракетницы-то.

— Идиоты, я ружье утопил.

— Вон оно, торчит.

Ружье вошло в дно под прямым углом. Воткнулось в дно и торчало по приклад над водой. Женя не послушал советов, прочистить стволы сразу, надеясь, что грязь высохнет и сама отвалится.

Тот вечер был определенно не Женин. Ибо он еще и консервы открывал, явно просроченные еще во времена царя Гороха. После удара ножом по банке, от туда ударила струя тухлой сайры в масле. Друг наш стал грязен и вонюч. Настроение ему сей факт не поднял, и он принялся уничтожать водку. Утром Евгений Батькович представлял из себя жалкое зрелище. Не вытертая с лица грязь высохла, превратившись в пыль, ровным слоем покрывающую лицо. А похмелье его было тяжелым.

— Мужики, есть чем поправиться?

— Ты вчера все выжрал.

— Может, в деревню сходим, в магаз, а?

— Вечером. Мы сейчас за поле хотим сходить, может на опушке какие-нибудь интересные зверушки там есть.

— Ладно, я с вами до грунтовки дойду и в деревню, за жбаном…

Так мы и порешили. Мы ушли по заросшему кустами полю, а Женя ушел в сельпо.

Забегая вперед скажу: Он сходил в магазин, вернулся к месту нашего расставания, и сел нас ждать. Процесс ожидания он сгладил тем, что опохмелился в тенечке. Жизнь снова заиграла для него яркими красками, головная боль прошла, день был чудесный и он задремал в сени векового дуба.

Мы возврощались через кустарник обратно к дороге, когда услышали душераздирающее

— [м]ляааааа!!!".

Ускорили шаг, минут через 15-20, мы были там, где расстались с Женей, и откуда слышали рев. На обочине сидели Женя и какой-то мужик. Они пили водку и оживленно беседовали. А теперь рассказ мужика:

— Иду я, значит (пространное объяснение, куда и зачем он шел), вижу человек лежит под деревом. Ну думаю, может плохо человеку. Подхожу и, "Мать – это ж труп". Он уже цвета такого землистого и мухи над ним летают. Я, зачем-то, сапогом его так, а он меня в жопу послал.

Вот Женя его и отпаивал от шока.

стороны подходит катер с французким семейством — три старушенции, старикан и внучек, и швартуется перед нами, достаточно близко, как бы запирая наш катер. Переночевали, пообщались слегка, причем старикан на правах капитана и вероятно владельца посудины из катера не вылезал. В целом они как-то неодобрительно на нас посматривали, мол русские..

Утром надо выходить, а пространства для маневра маловато, и пришлось слегка назад дать (но там другое судно мешало) и достаточно крутой вираж вперед заложить, а чем сильнее мотор работает, тем и вираж круче и даю я полный вперед. Катер медленно поворачивает, но вроде все под контролем.

Тут смотрю паника на вражеском корабле — старушки и внучек по своему судну забегали, а старикан вообще без штанов на нос выскочил. Ручки свои вперед вытянул, посудинку свою руками прикрывает, хотя если бы их [бах]нули, лучше бы ему было подальше от носа быть — 14 тонн водоизмещения.

Видно, они про гастелло что-то слышали и решили, что [бах]нутые русские назад чуть-чуть подали и со всей дури своей их суденышко протаранить хотят. Возможно, что с их стороны так и смотрелось.

Тем временем, катерок наш разворачивается и с запасом большим мимо них проходит.

Ну, что суки — сказал я им — вы у нас вспомните Бородино!