эмигрировал в СССР, где стал Рудольфом Людвиговичем, с мировой революции переключился на авиацию и оставил в ее истории яркий след. И был он яркой личностью не только в своей профессиональной области…

Идут однажды Бартини с замом его Ермолаевым по напоенному солнцем и весной южному городу Таганрогу – там было их КБ. Вдруг у Бартини рвется шнурок на ботинке. Ну, не беда – вот магазин, зашли, купили, заменили. И тут Бартини спохватывается:

— Слышь, негоже оно так. Обмыть надо, а то носиться не будет.

— Резонно.

Зашли куда-то, тяпнули, потом еще, еще… Потом – провал. Очнулись, совсем как в анекдоте, в тюремной камере. Первая мысль – взяли! Время-то – 1938 г. Но нет, НКВДшники их бы вместе не заперли. Это же азбука любого дознания – держать подследственных порознь, чтобы не сговаривались, как врать будут. Сидят, смотрят друг на друга. Ничего не понятно. А пока два выдающихся авиаталанта решали эту шараду, открывается окошко на двери и показывается вертухайская рожа типично северо-азиатского облика:

— Ага, очухались, пьяницы-хулиганы! На выход, вам теперь 15 суток снег чистить!

— Погоди, ты чего… Какой снег?! Да где мы вообще?!!

— Гы-гы-ы! Где? В тюрьме, не видишь!

— Да видим, что в тюрьме! А в городе в каком?

— Что значит – в каком городе? В нашем городе – в Анадыре!

P. S. До слез обидно, что не увижу я лица некоего несведущего в географии читателя, который не поленится взглянуть на карту и посмотреть, где Таганрог, а где – Анадырь.

кто в приметы верит.

Но однажды последовательность событий заставила меня не то, чтобы поверить, но задуматься о приметах в нашей жизни.

Лето в Прибалтике, если хорошая погода, да еще на побережье балтийского моря, изумительно и бодряще.

При +25 или + 28 градусов, ветерок, запах сосен, бархатный песок дюн и пляжей в Паланге, Неринге, Йодкранте и освежающее море с запахом йода!

Наш эстрадный оркестр, 9 человек музыкантов и три певца, так называемый "шведский состав", гастролировал в Жемайтии. Это побережье Балтийского моря. Однажды, поздно вечером, после концерта в Клайпеде, мы переезжали в город Каунас. Автострады в Литве уже в семидесятые годы были великолепны. Мы ехали по одной такой трассе – Клайпеда – Каунас – Вильнюс. Трехполосное движение в обе стороны, разделенное широким газоном для прохода танков. На каждой стороне такой трассы могли садиться самолеты. Ночью дороги в Литве в 70 годах были пустынны. Редкий автомобиль проедет в ту или иную сторону. Перпендикулярных, пересекающих основную трассу дорог, было мало, но они были.

Мы только что отыграли сотый концерт с песнями известного композитора Беньяминаса Горбульскиса и с хорошим настроении выехали из Клайпеды.

Композитор купил для оркестра 2 ящика с литовской колбасой "Скилантис" и "Жемайчу", пару бутылок с шампанским и ящик с водкой "Вильнюс", пару ящиков с пивом и необходимую закусь.

Эти ящики стояли в проходе новенького автобуса "Пазика" и каждый наливал в пластмассовые стаканчики, что ему по душе. Произносились тосты и пожелания. Поскольку я был непьющим, около меня поставили ящик с колбасой, но шутливо приказали не увлекаться. Композитор Горбульскис в шутку сказал, что выпивать в компании трезвого человека – это плохая примета. Но мне это не помешало основательно закусить и заснуть, под монотонный шум разговоров. Рассказывались байки, пели песни. Литовцы — народ малоэмоциональный и вежливый, поэтому беспорядочного галдежа в автобусе не было, даже когда все основательно закусили и выпили.

Проснулся я от некоего дискомфорта. Автобус лежал на боку в поле, недалеко от дороги. Светила луна, было светло как днем. Меня тянули за руки в дверь автобуса, которая почему-то находилась вверху, я был обильно вымочен водкой и шампанским, в руке был зажат кусок колбасы "Скилантис", который у меня пытались вырвать из руки. Правда, без особого успеха. Сильно болела правое колено.

Оказалось, что по пересекающему трассу шоссе местного значения ехала телега с уснувшим и пьяным возчиком. Лошадь, не получая указаний от уснувшего возчика, мерным шагом шла знакомой дорогой к дому, пересекая трассу, по которой ехали мы.

И вот именно на нашей полосе лошадь остановилась. Наверное тоже заснула, как и ее хозяин, причем остановилась, загородив правую сторону дороги.

И надо же так случиться, что именно в этот момент навстречу несся легковой автомобиль. Наш водитель, не придумав ничего другого, чтобы избежать столкновения, послал автобус в поле, надеясь вырулить на земле.

Слава богу, что скорость была небольшая и мы, теряя движение, наехали правыми колесами на камень и перевернулись. Конечно, побились, но не сильно. Главное – губы и пальцы у музыкантов были целы!

Первое, что сказал композитор, когда мы собрали раскиданную колбасу и, собрав уцелевшие бутылки с водкой и пивом, уселись в кружок, ожидая помощь из соседнего городка:

— Что я вам говорил? Если в компании имеется непьющий, всегда жди неприятностей.

И действительно, каждый раз, когда я засыпал в автобусе, случались всякие происшествия: то проколотое колесо, то сломавшийся автобус, то мы попадали на проселочной дороге в ямы. И всегда в автобусе выпивали и закусывали, а я не пил и спал.

Однажды, сильно устав, в автобусе спали все. А наш шофер, ночью, недалеко от Паневежиса, сбил переходящую дорогу женщину.

Слава богу, она осталась жива, поскольку, как и предыдущая лошадь, переходила дорогу на "автомате", в неположенном месте, будучи пьяной в стельку.

Общее мнение озвучил вновь композитор Горбульскис:

— С этого момента, в автобусе пить будем только, когда этот поц или будет пить или не будет спать, или я с ним в одном автобусе не поеду.

Поскольку пить я не захотел, меня перевели в автобус "Латвия", где ехало начальство.

Начальство не решалось пить при подчиненном и никаких несчастных случаев с нашими автобусами уже не происходило.

А я с тех пор верю в приметы.