Секретами и госимуществом он не торговал. Поэтому на мой недоуменный вопрос “на какие шиши?! ” Паша рассказал о своём открытии. Открытии чудесного засыпного сейфа в подвале их “немецкой” части. Сейфов перед отъездом было много: макулатуру понятно вывезли или уничтожили, а вот найденный наградной парабеллум в идеальном состоянии, не проходящий ни по каким документам и невесть откуда взявшийся, Паша затихарил. Везти оружие на Родину было чревато и предприимчивый приятель слил его своему бывшему агенту из “штази”. Агент тоже оказался парень не промах и вместо денег пригнал практически нулёвый “мерседес” своего ФРГ-шного деда. Паша нисколько не сомневался, что агент ещё и страховку за этот мерседес потом получил. Но это уже было неважно — поскольку полный пакет документов, включая договор купли-продажи, был на руках. В условиях, когда генералы вывозили целыми составами, загрузить в "транспортник" свой личный автомобиль, не составило большого труда и обошлось совсем недорого.

— Сам знаешь, в общаге с семьёй вообще никак, а тут тачку продам — квартиру куплю. Я и клиента уже нашёл. Вот только одному стрёмно всё проворачивать.

На моё предложение загнать тачку в гараж части и там оформить, Паша замялся: "Понимаешь, не так всё просто, клиенты — бородатые... "

— В общем, я назавтра договорился, на пустыре неподалеку. Только ты это, ствол возьми и гранату какую-нибудь...

Начало 90-х тем и ознаменовалось — государство самоустранилось от обеспечения безопасности граждан, пустив всё на самотёк. Офицеры управления, по приказу командования, с табельным оружием не расставались ни на службе, ни дома — время было такое.

— Гранату-то зачем?! — ошалело поинтересовался я.

— Стволы у них, наверняка, и свои есть, а вот гранаты просто побоятся, — резонно ответил Паша.

Гранаты у меня не было, зато было 400 грамм неучтенного пластида и несколько взрывателей. На том и порешили. На следующее утро, схватив со стола борсетку с пластидом, я спустился к Паше и мы поехали продавать машину.

На месте нас уже нетерпеливо ждали. Поэтому, вылезая из "мерседеса", я благоразумно дал "Стечкину" выпасть из-за пояса на асфальт. Через секунду его подобрал и сунул обратно, но этого мгновенья хватило, чтобы "гости с юга" это заметили и в дальнейшем всё прошло гладко. Покупатели практически не торговались, заглядывали в салон, зачем-то стучали по двигателю, колёсам и лишь цокали языками, приговаривая: "чорний". Получив выторгованные 10 тысяч долларов, Паша их пересчитал, проверил, после чего спокойно написал генеральную доверенность и передал покупателям пачку документов. Счастливые покупатели расселись по машинам и укатили, а мы потопали пешком в сторону части.

— "Трёшку" на Арбате возьму, — мечтал вслух Паша и мы уже практически дошли до КПП, как я вдруг нащупал в кармане куртки взрыватель и мой мозг обожгла мысль: "борсетка"

— Паша, борсетка! Там же...

Вбежав в кабинет, сели срочно за телефоны и начали обзванивать знакомых в поисках гаишника на Ярославском направлении, откуда были "бородатые". Искомый был быстро найден и ему вкратце описана описана просьба остановить нужный автомобиль, забрать из "бардачка" борсетку и не глядя на содержимое закопать её в лесу и поглубже. За "не глядя" ценник услуги с ящика популярного тогда "Распутина" вырос до двух, но торговаться не приходилось. Часа через 4 гаишник отзвонился со стационарного поста, что всё сделал и удивился, что не надо трогать "бородатых".

Совершенно опустошенный и уставший я вернулся со службы домой, где меня встретила моя соседка по коммуналке. Одинокая старушка взяла надо мной шефство и когда я бывал дома всячески обо мне заботилась. Вот и теперь она спросила понравились ли мне бутерброды с сыром, которые она мне утром положила в мою маленькую сумочку. Машинально кивнул и поблагодарил.

— А хозяйственное мыло, которое в сумочке было, я на полке в ванной положила, — радостно продолжила она.

оболочку якобы "изысканности".

Целое поколение выросло в дискурсе: "Это вы там у себя в России пьёте водку — а я вискарик пью, не моложе 12-ти лет".

А тут для западников такой облом. В России, оказывается, появилась руккола, понимаешь ли, краснодарская. Да ради этого, что ли, люди жили? Вписывались в темки и встраивались в схемки, кидали, прогрызали путь к светлому будущему, освещаемому неоновыми логотипами престижных брендов и высочайшей калорийностью удачно сфотканных блюд?

Сказать ведь им, что, например, престижная итальянская приправа орегано — это всего лишь душица, которую моя бабка заваривала в детстве от кашля, они ж удавятся от ужаса бытия и несовершенства мира. А моцарелла — это если в молоко плеснуть скисшего вина — уксуса, говоря проще — и откинуть на марлю. В общем, неликвид, который пить никто уже не может, так утилизировать его хоть как-то.

А суши? Это когда нищий голодный рыбак, которого на берегу за блеск ножа просто зарубит любой самурай, сидит в море в своей лодке и, торопясь, срезает дольками мясо со свежепойманной рыбы, потому что развести огонь нельзя. Потом макает в уксус, потому что в рыбе весёлые червячки живут, а потом лезет холодной рукой в мешок с рисом, скатывает там комочек влажного и солёного от морской воды риса и съедает это. Причём панически оглядываясь, не видит ли кто.

Можно провести контрольный выстрел, рассказав, что такое фондю. Это когда нищий швейцарский крестьянин, обогревая зимой хату собственным теплом, ползёт в погреб — а там всё съедено — и собирает окаменелые обрезки сыра, чтобы разогреть их, и когда они станут мягкими, — туда сухари макать. Просто потому, что есть больше нечего.

Еще стоит напомнить, что единственное блюдо американской кухни — это украденная у индейцев птица, и мега-праздник беглого англо-переселенца (т. е. уголовника), который годами ел солонину и бобы. Вот мега-праздник у этого интеллектуала был — раз в год поесть большую запечённую птицу, украв её у местных, которых в рамках протестантской благодарности потом отравить исподтишка.

А престижный французский суп буйабес — это когда рыбак, живущий прямо в своей лодчонке, потому что даже на шалаш на берегу денег нет, продав основной улов, заваривает себе остатки рыбы, которую не удалось продать даже за гроши.

И на всё это смотрят живущие в стране, где буженина, расстегаи, блины с икоркой, стерлядь да двенадцатислойный мясной пирог, балык, кулебяка на четыре края и четыре мяса. Смотрят и офигевают. Потому что всё вышеперечисленное внезапно оказалось непрестижно — ибо это всё незагранично.

Да ешьте, сколько влезет, всё равно много уже не влезет. В человеке важен не вес, а то, как он его носит!

Спите, сколько хотите, у пенсионера — когда встал, тогда и утро. Не ждите, когда кто-то сделает вас счастливым, — налейте себе сами. Если вас незаслуженно обидели — вернитесь и заслужите. Не жалуйтесь на судьбу, ей с вами, может быть, тоже не сильно повезло.

Если жизнь после 50-ти вас не устраивает, примите ещё пятьдесят. И не берите от жизни всё — вдруг не донесёте. А идя исповедаться, берите валидол — вдруг батюшку прихватит от вашего рассказа.

Относитесь к себе с любовью, а ко всему остальному — с юмором.

Александр Ширвиндт