Некоторые случаи, произошедшие в жизни, кажущиеся незначительными, спустя годы осознаются.. Через череду мучительных дежавю и озарений- так вот что это или кто это был! А некоторые сразу кажутся удивительными, но продолжают удивлять много позже еще и еще, словно клубок наматываясь из сведений и знаний, получаемых потом.

В семидесятые годы, работая в студенческом стройотряде, вынужден был я рвануть домой после извещения о большой беде. Как тогда нашло меня сообщение- отдельная история, ведь тогда в глухом нечерноземье не то что почты, телеграфа и телефона- электричества иногда не было. Неприятности начались ещё загодя- поранил руку, денег нашел только 10 рублей, чистой оставалась только форма, а кеды попросили каши. Главное- я опоздал. Подбегая к станции увидел только хвост поезда, последнего... Перспектива просидеть ночь на полустанке та ещё.

Поднимаясь на насыпь, помог какому-то дедушке с палочкой. Выглядел он, как говорили "старорежимно"- косоворотка, пиджачок сапоги хромовые, какая-то ермолка на голове. Но саквояж был реально дореволюционным.. Не в духе был я, да и чуял- знобит, голова кружится. Потому, когдя старичок спросил, куда я еду- ответил не очень дружелюбно. А старичок, глянув на удивление синимии ясными глазами, предложил: а что ты, милок служивый, ночь сидеть будешь тут, садись на московский поезд, он через час идет, а в столице как раз пересядешь на прямой до дома! Удивился я знанием маршрутов, но согласился- так даже быстрее будет.

Дальнейшее происходило как в тумане... Я помог старичку поднятся в вагон, проводница, глянув на дедка неожиданно провела нас в пустое купе и даже не взяла протянутую трешницу... Меня мутило и трясло. Дедок вдруг пощупал мой лоб, пульс, посмотрел на кое-как замотанную, распухшую кисть и сразу сказал- у тебя флегмона и начинается заражение крови. Если не почистить- могу помереть через несколько часов. Я что-то говорил- дескать мы в поезде, до станции доехать надо, до скорой, до больницы, мне опоздать нельзя домой и прочее... Но старик и говорит- можешь и не доехать, но почистить он может и здесь, он врач, но думать и сомневаться времени нет! Дескать, он хоть и не Лука, но это и его специализация..

И я поверил сразу- старик достал из саквояжа коробку с инструментами, бинты, какие-то бутылочки, растелил медицинскую клеёнку. Сразу сказал- анестезизя только полстакана водки, которую я и хватанул.. Дальнейшее помнится еще более смутно- боль от разреза, что-то течет, какое-то ковыряние, что-то всыпанное в рану- но боль отпустила очень быстро, я, прижимая руку как младенца, вдруг расслабился и меня потянуло в сон... Но дедушка сунул мне градусник, проверяя его каждые полчаса, и запретил засыпать, тормоша и заставляя отвечать на вопросы. Я спросил о нем самом, он что-то говорил что учился у какого-то Луки в Переяславле, когда еще работал в земской больнице во Владимирской губернии. На удивленный вопрос- а сколько же деду лет, получил ошарашивающий ответ: сто!

А дальше он поведал, что родился в семье священников в Ярославской губернии, сам окончил семинарию и получил сан еще в 19 веке.. Но не влекло его церковное поприще- в начале двадцатого века поступил в Московский университет, на медицинский факультет. Дед вспоминал выдающихся ученых, у которых учился, знаменитостей- но не помню кого уж точно.. Потом работал в небольшом городке на ярославщине, учился у выдающегося хирурга, который был и священником- Луки..

А потом была Империалистическая, работа в госпиталях, потом революция... Гражданская, Белая армия... А потом в советскую власть лишили дома, работы и посадили.. Вышел в середине двадцатых- идти некуда, но в соседнем селе умер священник и предложили ему стать на приход... Почти до конца тридцатых его сильно не трогали. Но пришла другая беда- перед самой Отечественной войной создали Рыбинское водохранилище и ГЭС и городок и село просто утонули... Уже тогда этот врач- священник был пожилым и дома у него не было. Вот и пошел он по Руси- стал бродячим попом. Дошел до Киева как раз когда война и началась- отступал с беженцами, но немцы обогнали -попал в оккупацию. Ходил по деревням, исполнял обряды, лечил по тихому- немцы не раз грозили шлепнуть.. Попал в партизанский отряд, лечил, отпевал, так и партизаны чуть не шлепнули- думали, что шпион. Заступился командир, которому руку спас... Но после освобождения красной армией все равно сгребли особисты для выяснения. И катали его по лагерям до пятьдесят шестого года. Пока сидел- все больше в больничках работал и опять того Луку встречал! Выпустили, а идти- то и некуда, ладно хоть паспорт дали. На Колыме поработал в больничке, при ней же жил в каптерке, но подался опять по Руси ходить- добрался до Владивостока и пешком дошел до Первопрестольной! А потом ходил по владимирщине и много где- и тихо крестил и отпевал за прокорм...

А потом сказал, что едет в Загорск, в Лавру, просить искупления грехов и приюта- сил бродить нет уже...

Когда утром я очнулся, дед, бегло глянув, сказал, что я молодец, посоветовал всё же ко врачу сходить, что-то сунул мне в руку и растаял в толпе выходящих. А Я ДАЖЕ НЕ СПРОСИЛ, КАК ЕГО ЗВАЛИ. А в руке оказался алюминевый крестик кривоватый...

Уже в конце девяностых, в командировке, болтали мы в УАЗике в дороге, и вспомнил я эту историю и показал тот кривой крестик... Шофер тормознул так, что я чуть лбом ветровое стекло не попробовал.. Водитель достал такой же крестик и сказал, что он принадлежал его отцу, бывшему партизану, всю жизнь искавшему какого-то попа, спасшего ему жизнь..

Ехали с Геной в Туапсе. А я в телефоне для прикола настроил будильник, чтобы он каждый час говорил противным голосом: "Надо выпить!"

Гене это очень нравилось, каждый раз он вставал по стойке смирно, отдавал честь, говорил "Так точно, товарищ полковник!", наливал, и мы выпивали.

В купе с нами ехала очень интеллигентная пожилая женщина (как потом выяснилось, заслуженная учительница России или что-то в этом роде) с внучкой. Сначала мы предложили даме принять участие в нашей скромной трапезе, но она вежливо отказалась.

И вот прошло уже несколько часов, Гене эта игра надоела, он дремлет на своей полке, я на своей.

Очередной сигнал. Гена не реагирует, а дама начинает проявлять явные признаки беспокойства. Через две минуты она решилась, встала, тронула Гену за плечо и сказала: "Молодой человек, вы выпить забыли!"

Тесть у меня (как, впрочем, и тёща) – золотой человек. Назрел у нас очередной визит на кладбище.

Обычная поездка близких навестить могилки усопших родственников до третьего колена. В идеале она проходила так. После "первой и второй" (естественно, бутылок!) начинались поиски дополнительного горючего, а затем тесть с родственниками мужского пола (обычно с двоюродными братьями Витей и Сашей) искали могилу "прародительницы" – бабы Федоськи. Качественность и результативность поисков напрямую зависела от количества "горючего": в позапрошлом году могилу так и не нашли. Но, после операции по очистке артерии на ноге врачи строго запретили "злоупотреблять" и тесть после 50 лет начал "новую жизнь".

И вот, по окончании поездки на кладбище, тесть с тёщей стоят на остановке, молчат, ждут "маршрутку". И тут тесть говорит, обращаясь к жене: "Странно как-то: и транспорт нормально ходит, и водки на всех хватило, и ты меня не раздражаешь…":)

У меня муж печёнку ненавидит, от запаха аж передергивается. А я люблю. Но чтобы его не раздражать — прячу подальше. И вот заныкала в холодильнике очередную вкусненькую печёночку и забыла. Та протухла, естественно. Я потихоньку сгребла ее в мусорный пакет и пошла выбрасывать, чтоб вся квартира не провоняла.

У мусоропровода на меня мужик с ножом кинулся! А я ж бой-баба! Я ж кому угодно пальцем в глаз и каблуком в грызло! В смысле, я так думала. Но по факту все, на что я оказалась способна — это тихо блеять и слабенько-слабенько тыкать перед собой мусорным пакетом. Пакет-то и порвись. И мужик прямо мордой вписался в мою тухлую печеночку. Начал блевать, я со всех ног кинулась вниз по лестнице, забежала на улице в ближайший магазин, там девочки-продавщицы вызвали охрану.

Меня полиция расспрашивает, что случилось, как мужик выглядел. А я же глазастая и наблюдательная — страсть! Ну, я так думала. А тут я только реву белугой, трясусь и ни черта вспомнить не могу! Глаза вот страшные не то карие, не то голубые, и нож блестел, ага, не то перочинный, не то мачете!

Плюнули они на меня, пояснив культурно, что как гражданин и свидетель я не состоятельна. Но отъехав пару кварталов заметили мужика, который умывался снегом. На вопрос: "Как печёнка?" — мужик блеванул.

Живу в городе добра и благополучия. На той улице, откуда я переехала, живет весьма необычная дама за 50: ядерно-красные волосы ниже пояса, чёрная одежда, берцы, шипы и прочая атрибутика. Местные бабульки её недолюбливали. Мужа нет, только сын и немецкая овчарка, с которой она могла гулять часами, пока во время её отъезда не случился пожар (загорелся телевизор), в котором от угарного газа погибла собака. Дама стала реже выходить из дома, но потом снова случилось страшное: единственный сын покончил с собой, спрыгнув с крыши десятиэтажного дома из-за отказа девушки выйти за него замуж. Думала, соседка совсем отчается. Спустя время я заметила, что она выходит четыре раза в день покормить бродячих кошек, коих у нас полон двор. И не объедками, а хорошим мясом или кормом.

Когда я думаю об этой женщине, во мне просыпается самоуверенность. При таких ужасных обстоятельствах в полном одиночестве она пережила это горе и направила силы на благое дело, вместо того, чтобы впадать в отчаяние. Вне зависимости от степени тяжести обстоятельств я все перетерплю, и пока существуют такие люди, у человека будет вера в себя.