А вот семинарист им не был. И если первое задание прошло на ура, то на втором состоялась Варфоломеева ночь пополам с Вальпургиевой. В том плане, что преподаватель в образе козла добивал протестантов, несмотря на все их протесты. Задание конечно, семинарист в итоге принял, но осадочек остался. Я уточнил, правильно ли я понимаю, что о допуске на досрочный экзамен не может быть и речи? И преподаватель похвалил мой безусловно высокий уровень интуиции, поставив его в пример моему уровню готовности по предмету.

Но халявы хотелось. Тем более и предмет я относительно неплохо знал. Как говорится, если нельзя, но очень-очень хочется, то можно. Пошел я вместе со счастливчиками, кого допустили на экзамен.

— Давайте зачетку, тяните билет. Молодой человек, а допуск ваш где? — это экзаменатор.

— Какой допуск? — попытался я прикинуться ветошью.

— Ну допуск к экзамену. Семинарист вам должен был его подписать.

— Ах, этот допуск — я начал лихорадочно рыться в пустом пакете.

— Что-то я его не нахожу, наверное в общежитии оставил.

— Сходить? — сказал я с надеждой в голосе, что ответ будет отрицательным.

— Конечно, сходите. Время еще есть.

План спасения рождался по пути в общагу. Быстро схватил лист, нацарапал "Семинаристу такому-то, прошу допустить, бла-бла", и двинул в комнату к однокурснику с таким же корявым почерком, что был у преподавателя. На счастье он оказался у себя.

— Дорогой однокурсник, спасай — говорю.

— Меня нужно срочно допустить на экзамен. Без тебя это не получится.

От него и требовалось написать всего три слова и поставить закорючку вместо подписи. Он и написал. "Все задания зданы".

Зданы. Зданы!

Вот же зука! — подумал я.

Но времени переписывать уже не было. Потом я размышлял, и нашел это логичным. Действительно, что еще можно с заданиями делать.

Дальше уже было не так интересно. Сдавал я одним из последних, и большую часть отведенного времени думал не над темой билета, а над тем, не стоит ли забрать зачетку, допуск и перенести сдачу на более позднее время. Дилемма как в шутке про дедушку, который рассказывал внуку, что по молодости немцы заставляли его либо сдать партизан, либо грозили расстрелом. "Конечно же, расстреляли".

Какая мораль и причем тут конституция? А морали никакой и нет. В конституции, оно как и в жизни. И русский язык вроде как важен, но это не точно. И когда кому-нибудь чего-нибудь нельзя, но очень-очень хочется, то вроде как получается и можно. А будет на это допуск или не будет — это скорее всего и не важно.

Кстати, сразу извиняюсь за опечатки и ошибки в тексте. Наверняка же есть. Все дело в том, что я до 1 июля текст этот печатаю, так что пока можно. А вот уже со второго все по-другому будет. Зовсем!