В молодости папа играл на гитаре для мамы и пел одну песню, но никогда не допевал до конца. В век интернета грех было не найти её. Песня играла, у мамы ностальгия, текст о том, как парень с девушкой едут в лифте, доходит до восьмого этажа, и мы не расслышали окончание строчки. На повтор — опять не разобрать слов — запись довольно старая. Звук громче, обе наклонились к динамикам ноута, смотрим друг на друга, навострив уши. .. "А на восьмом вертелась на х[рене]..." Стало понятно, почему не допевал.

Лет 25 назад бабушка разговаривала с соседкой, та ей рассказала, что их общая знакомая — молодая женщина — уехала в город работать на панели. Бабушка с невозмутимым видом сказала, что все профессии нужны и по-своему важны, и этой работой должен кто-то заниматься. Соседка была шокирована услышанным, но согласилась, ведь бабушка была авторитетом на их придомовой скамейке. И только через некоторое время бабушка узнала, что работать на панели — означало работать проституткой, а не разнорабочей на строительных лесах.

Было это во втором классе накануне 23 февраля. Нам посреди урока раздали конфеты — шоколадные пирамидки с начинкой и орешком внутри. А я всегда ела конфеты по слоям, чтобы посмаковать. И вот сижу я со своим соседом по парте, в красках нашептываю ему свою технологию поедания и мечтаю, как не спеша буду делать это на перемене. Вдруг понимаю, что весь класс как-то притих, поднимаю голову и вижу, как надо мной нависла учительница. Я её и без того всегда очень боялась: высокая, худая, с холодными глазами и причёской а-ля Пушкин, всё время либо орала на нас, либо подолгу смотрела, не моргая, в одну точку. А тут она мне говорит: "Я вижу, тебя так занимают эти конфеты? Тогда ешь. Мы не продолжим урок, пока ты не удовлетворишь свои потребности". Я дрожащими руками пытаюсь открыть упаковку, она разрывает её напополам, швыряет мне эти конфеты, я, давясь слезами и соплями, запихиваю их в рот и глотаю, не жуя.

Прошло уже 20 лет, а я всё мечтаю найти её и спросить, за что она нас так ненавидела.

Мне 10, мы после школы пошли с подругой гулять. Пока она делала солнышко на качелях, у неё упала куртка, которую я решила поднять. Всё, что помню дальше, — звон металла о свой череп и полёт в замедленной съемке. Идём ко мне домой, ревем обе, я пытаюсь остановить кровь курткой. Дома мама, у меня с ресниц течёт кровь на белый свитер, говорю: "Мам, мне не больно". У меня не было даже сотрясения, просто крупный сосуд лопнул, а вот у мамы манифестировал психоз. С тех пор я жила с папой, а мама — в дурке.