несколько похуже. На ноги одеть нечего, на голову тем более, шуб отродясь не водилось. Вот только нос есть куда засунуть. Но явно не в воротник. Да и не все на это способны. Вот собаки например, сунут нос под, извините, хвост и греются. А вот ворона так не сможет. Хотя, чисто теоретически наверное сможет, но что ей там клювом то делать? Согреться, не согреется. Только задницу поцарапает.

Так и живут бедные животные во страданиях.

Но вороны ладно, оне могут улететь в теплые края морские, а собаки куда улетят? Вот и приходится четырехлапым искать варианты зимовки. Кто в подъезде, кто под теплотрассой, а кто и на проходной предприятия приживается.

Вот и прижился один такой. То ли Тузик, то ли Махмуд, черт его разберет. Только лохматый, как мысли в понедельник утром, нос-пятак черный, лапы как мои тапочки домашние. Приблудился на проходной автобазы и жил себе там поживал. На водителей погавкивал, да погаживал на углы здания.

Любил периодически выскочить из жаркой проходной и улечься брюхом на железную площадку. Через пару минут холод проникал в ейный пупок и Махмуд рвал когти обратно в домик.

То ли закалялся он так, то ли просто извращенец. Ничего не могу сказать. Собачья психология – не самая моя сильна сторона.

… Навалило снега столько, что сохатые в лесу матерились в голос, трактористы плакали глядя в окна и только разнообразные собаки, веселым баттерфляем пересекали снежные заносы стремясь поскорее добраться до своих мисок.

Махмуд обожал валяться в снегу. И на спине, и на боку, и на животе. Разве только на ушах и на хвосте не крутился, а так извивался лежа на белом поле, как змея в жопу раненая. И еще улыбался при этом.

Потом вскочит, согнется в бок, подозрительно так посмотрит под хвост, и бегом на любимую проходную.

Чо у него там было под хвостом? Мож градусник какой стоял по которому он определял время нахождения на морозе? Или инструкция там была написана? Не знаю. Но смотрел он туда внимательно и глубокомысленно, как кандидат наук в свою диссертацию, и главное всегда потом убегал домой. То есть на проходную.

А прибегши на проходную, он злорадно отряхивался, как то странно подергиваясь, будто в конвульсиях, затем ложился калачиком и отчаянно дул себе в зад из обеих ноздрей. Теплогенератор, блин, подхвостный.

Затем все повторялось. Улица — валяние на снегу — конвульсивные подергивания в домике проходной — дутье в зад.

…Но пришло… Даже не знаю, как это назвать… Наверное – осознание ошибочности изменения выбранного пути и устоявшихся привычек.

… Как-то раз, после восьмого или десятого забега в снег и последующего отогревания в домике, Махмуд то ли решил изменить традиции, то ли просто не был знаком с наукой физикой, но это хитрое и весьма пронырливое животное облажалась пекинесам на смех.

Окончательно не просохнув, он вылетел из домика и с довольной мордой плюхнулся на железную площадку, сунул нос себе в тыл и довольно засопел.

... Через десять минут территорию автобазы огласил такой визг, что казалось будто белаз разворачивается в колхозном свинарнике.

Через пять минут:

— Алло, это что у вас там так орет?

— Да это Махмуда Саня отдирает.

— Б%я, не нашли другого места!

—???

В общем снег растаял на Махмуде, но не высох. И мокрый пес, ничего не подозревая улегся на железо. Это в минус сорок то. Ессно, когда захотел встать, то почувствовал, что его кто-то крепко держит за йацы. А так же за живот, лапы и хвост.

Что это за дохренорукое чудовище схватило его, Махмуд не знал, но страшно стало – писец как! И Махмуд закричал. Кричал он громко, протяжно, широко открыв глаза и пытаясь поджать под себя колени. Колени не поджимались.

Махмуд приподнял крик еще на пол тона, ну, что бы гарантированно услышали. Еще через пять минут:

— Сань, мы его так не отдерем.

— А как надо?

— Давай лопатой попробуем?

— Нууу…- Санек с сомнением посмотрел на Махмуда – давай попробуем.

Терез минуту.

Махмуд:

— е[ж]тмоюлохматуюбабушку! Это чо они там тащут? Офигели, что ли? Пля, надо поорать.

Увидев водителя с лопатой, направляющегося к нему, Махмуд что то заволновался, открыл насколько мог широко свой рот, сделал плаксивое лицо и отчаянно закричал.

Зря он кричал, лопата под него все равно не влезла. Хотя когда ее пытались подсунуть под собачий зад, Махмуд как то странно занервничал и выпустил из под хвоста облачко вонючего пара. Типа намекнул – не надо лопатой, пацаны. Это мало того, что я и с той стороны кусаюсь, так я еще и с этой кой-что могу.

Пацаны вняли намекам и лопату убрали.

Потом грели чайник и лили его под живот Махмуду. Махмуд балдел и жмурился от удовольствия. Потом, когда собачье тело отлепили от железа, оно залетело в домик, свернулось калачиком и затаилось. На трое суток.

А привычка валяться в снегу пропала, как бабка отшептала. И площадку железную, он проходит теперь исключительно как балерина — на цыпочках и с максимальной скоростью.

Девушки из хорошего общества, дочки местного партийного начальства, бойко говорили на русском языке.

И вот их отношения дошли до того момента, когда девушки согласились прийти к ребятам домой. (А жили они не в казарме, не в общежитии, а в доме офицерского состава в двухкомнатной квартире).

Выпили, закусили, послушали музыку ("Леди-леди-леди, леди-леди-лэй" — была такая сверхмодная песенка Пьера Гросколя), посмеялись, потанцевали, дошло дело и до раздевания. И тут от увиденного и учуянного стойкие оловянные солдатики упали в глубокий обморок.

Девушки не мылись с детства.

Предложили им принять горячую ванну – ни в какую.

Начали их уговаривать – безрезультатно. Сексом они готовы заниматься, а купаться – железное нет.

Наконец, одну уговорили принять ванну, а вторую затащили в ванну и искупали с мылом и губкой насильно. Она заплакала, оделась и ушла.

С той, которая осталась любовью занимались всю ночь по очереди.

У той же, которая ушла, наверное, возникла аллергия на мыло душистое и полотенце пушистое, — тело покрылось какими-то прыщиками, высыпаниями. Пожаловалась отцу, тот позвонил командующему 39-й армией и попросил наказать виновников.

Ребят отдали под трибунал, дали по году условно – "за нанесение тяжких телесных повреждений"