белели домики гуцульской деревни.

Отец деловито разматывал веревки, что-то доставал из своего огромного рюкзака, подтягивал и нервно дергал на себе альпинистское снаряжение, а сын, с малюсеньким рюкзачком за спиной, приложив к глазам руки, чтобы не мешал дневной свет, вглядывался в сырую и холодную пасть колодца.

Отец:

— Витя, не переваливайся так, а то и сам туда булькнешь!

— Папа, я кажется вижу, он нормальный…

Пастух, лет семидесяти, важно и неспешно спустил с пригорка стадо коров, подошел к незнакомым людям у колодца, поздоровался и сказал:

— Меня зовут дед Васыль, а вы откуда такие будете? Туристы?

Мужик в альпинистском снаряжении отложил бухту веревки, закурил и ответил:

— Я Сергей, а этот шалопай – Виктор, мы из Москвы.

— Из самой Москвы? Ого. И там уже про наш колодец знают?

Сергей с сыном переглянулись и хором спросили деда:

— А, что "знают"?

— Ну, как же, это просто страх Божий. Неделю назад, может чуть больше, пацаны тут вечером гуляли, случайно заглянули в колодец, а оттуда свет, такой, чуть синеватый. Да что я вам рассказываю, сами загляните, его даже сейчас чуть-чуть видно, а уж по ночам, так и вообще – глаза выедает.

Отец с сыном, в который раз за это утро, с интересом заглянули в колодец и Сергей спросил:

— Дед Васыль, А что, многие сюда заглядывали?

— Да все наше село, даже из соседних люди приходят. Вот и вы жеж из самой Москвы не просто так приехали, тоже ведь слышали.

Сергей сделал строгое лицо хихикающему сыну и снова обратился к пастуху:

— И что люди на это говорят?

— Ну, шо, разное. Одни говорят что — это злые духи и что колодец ведет прямо в Ад, другие, говорят – радиация, а там, кто ее бисову силу знает? Может так, а может и нет. Это ведь не просто колодец, он проклятый.

— Проклятый?

— Да, лет шестьдесят назад, хотя даже побольше, еще до войны — это был обычный колодец, аж пока в нем не утопилась дивчина с нашего села. Родители заставляли выйти замуж, а она не хотела, прыгнула и все. С тех пор и вода из него ушла, была и нет. Так, болото стоит после дождя, но воды уже не наберешь. А теперь, может — это душа дивчины светится, зовет кого? Кто ж ее знает? Другие говорят, что это инопланетяне высадились, понимаешь, сидят там и ждут чего-то.

Старик захихикал и продолжил:

— Радиация – не радиация, но штука опасная, это точно. У нас одна баба, моя соседка, в среду, или в четверг, заглянула туда и чуть не ослепла бедная от этого света. Давление поднялось, еле откачали, даже зрение ухудшилось, как от сварки. Вы бы малому не разрешали туда заглядывать.

Сергей строго сказал сыну:

— Витя, отойди оттуда!

А дед продолжил:

— Пан Сергей, ну так, а шо, вы собираетесь прямо к той холере на дно спускаться?

— Ну да, собираюсь.

— А если оно вас…? Ну, вы там смотрите, поосторожней с ним, мало ли. Ладно, с Богом, давайте потихоньку, не спешите, а я пойду пока.

Маленькая беспородная собачка, поняла хозяина с полуслова и принялась веселым лаем заворачивать стадо коров в сторону села…

… Через полчаса, Сергей уже весь грязный и злой вылезал из колодца, на его руке висели мокрые черные шлейки, а на шлейках болтался тускло горящий фонарик.

Сергей, не выключая, принялся поливать его из фляги, а сын, сидя на своем рюкзачке, виновато наблюдал со стороны:

— Вот видишь, папа, ничего с ним и не случилось, светит.

— Лучше молчи! Если бы ты меня попросил: — "Папа, дай мне свой фонарик, я хочу заглянуть в колодец. Что, я не дал бы?! Как ты не понимаешь, что твоя голова меньше моей, а шлейки отрегулированы под мою голову?! Конечно, фонарь сразу и слетел с твоей бестолковки! "

— Папа, но ты же обещал не ругать меня, если я признаюсь…

Сергей, несколько сбавив тон:

— Витя, я же тебя не ругаю, просто объясняю. Если бы ты сразу, в тот же день признался, я бы его тогда же и достал, а так – целую неделю без фонарика просидели как идиоты. Повезло еще, что мы за эти дни не перебрались на новое место. Ладно, проехали, пойдем быстрее, нас, наверное, там мама в палатке заждалась.

Витя:

— Но ведь все обошлось, фонарик не испортился, до сих пор светит, зато жизнь у местных людей стала немного веселее и интереснее, у них даже легенда про инопланетян появилась.

Сергей улыбнулся:

— Бери рюкзак, пойдем уже, пришельца кусок…

Стоило это тогда сущие копейки, но занятия проходили ежедневно 6 дней в неделю.

Соответственно, жить надо было постоянно в Луганске. Родственники? Была тетка, но отношения у моего отца с его сестрой в то время уже испортились и жить мне пришлось в доме их родителей, в частном секторе, хотя и недалеко от центра (сейчас там проходит эстакада до Ж/Д вокзала).

Дом был большой — 4 комнаты, кухонька, коридор и прихожая. Как я там убирался — расскажу как-нибудь отдельно. А вот как я первые ночи привыкал к этому дому — вот это история.

Дом был старый. Дореволюционной постройки, мергельный (из больших кусков мела), крытый черепицей. Внутри — дубовый пол и мебель мореного дуба. Он видел не одно поколение нашей семьи, а семья была интеллигентной и потому в доме находилось ко всему прочему 3 (три, Карл!) фортепиано (пианино). Одно разбитое, а два рабочих, настроенных. Отец и дед играли на них в свое время. Дед — великолепно. Отец — средненько. Я же, проучившись два года в музыкальной школе, заработал полную неприязнь к этому инструменту. До сих пор любимый день недели — среда, поскольку в этот день мне не надо было ехать в музыкальную школу через половину района. Кроме наличия в доме двух указанных инструментов, было еще одно важное обстоятельство — метрах в 100 ниже от дома проходила трамвайная линия. Трамваи ходили до часу ночи, их почти не было слышно — когда-никогда только еле слышно звякнет вагоновожатый на перебегающего дорогу прохожего. Только тогда звяканье немного проникало через двойные рамы и деревянные ставни, которые приходилось почти все время закрывать, ибо улица была сразу за окном и проходящие у окна прохожие могли созерцать меня как рыбку в аквариуме.

Все это поначалу меня нервировало. Прохожие под окнами, старинная мебель, стучащие часы, которые были единственным источником времени, когда не работало радио. Рос я вместе с братом в одной комнате, т. е. к одиночеству был непривыкший. А тут — огромный домина, я сам... Естественно, было жутковато с непривычки...

И вот представьте себе — около полуночи. В темноте тикают старые часы на стене. 16-летний пацаненок в огромном доме один пытается уснуть, отгоняя кошмары... Время от времени потрескивают доски старого пола, навевая мысли о подкрадывающихся мертвецах...

И тут — замогильный стон. Негромкий и оттго еще страшнее...

Честно говоря, я именно тогда впервые узнал, что значит — волосы дыбом.

Каждый волосок на моем пубертанном теле поднялся стоймя. Кое-как я включил свет в спальной, где занимал одну из двух кроватей (такие, знаете, старые с шариками на столбиках). Благо руку только вверх поднять надо было, вставать не надо. Встал, зажег свет в остальных комнатах — никого. Сижу на кровати, трясусь. Проходит где-то с полчаса — и опять: — А-ааххххххх!

Звуки доносились из двух больших комнат, где стояли инструменты. Такой стон повторялся еще несколько раз, потом прекратился. В ту ночь я так и не смог спать. На следующий день пришел пораньше домой, еще засветло. Радио включать не стал. Телевизора у меня не было — дед брал "окно в мир" в прокате и после его смерти нам пришлось вернуть. Сидел в тишине около получаса. И снова услышал этот стон. Но при этом я еще и ощутил ногой как пол еле заметно дернулся.

Короче, что оказалось? А это пол вздрагивал от проходящих мимо трамваев! Дрожь передавалась на ножки инструментов, а оттуда — на натянутые струны, которые и "вздыхали" каждый раз...

Где-то через неделю я привык, а потом было даже прикольно — типа трамваи мне привет передавали. И уже если я слышал "вздох" струн сквозь сон, то улыбался (становилось не так одиноко) и переворачивался на другой бок. )) Но того смертельного ужаса, что я испытал в первый раз не забуду никогда!