А я всё понимала. Соглашалась и старалась. Обо мне ведь заботятся. А мне хочется вырасти большой-пребольшой. Ела я и за бабушек, и за дедушек. И за папу, и за маму. Но в общем-то, извините, давилась. Съем несколько ложек для приличия – и хватит. Какого черта! Не хочу есть, значит не буду.

От самого вида манной каши меня однажды просто тошнить начало. Буквально, физически. То, что родители ее отменили после появления этого устойчивого рефлекса – это было как освобождение крестьян от крепостного права. Эту радость до конца поняли только крепостные.

Царем-освободителем для меня стал папа. Бог знает, чего ему это стоило. Родители предпочитали переругиваться за закрытыми дверями. Но общий шум был слышен. На мое счастье, папа победил. Но ясно было даже ребенку, как дорого стоила ему эта победа. Осунулся папа. Они чуть не развелись тогда. Оба родителя просто спасали меня от этого изувера – второго родителя.

А я горько плакала, что оказалась плохим ребенком. Из-за моей личной ненависти к какой-то там манной каше поссорились хорошие, любимые мною люди. Мои родители. Сейчас понимаю, что не в каше было дело. Они решали самые главные обо мне вопросы. Кого хотят вырастить. Что важнее для ребенка – подчинение несмышленыша правильному? Или его право на свои собственные несмышленые вкусы?

И знаете, лет сорок после детства не прикасалась потом ни к манной каше, ни к гречневой. И упаси меня боже было от супов любого вида. Даже от французского лукового отказывалась. От вареного лука меня в детстве тошнило отдельно. Но неизбежно. Идиотка, потеряла зря полжизни.

А теперь распробовала. Борщ особенно нравится. Суп том-янг тайский. Гречневую кашу с мясом просто обожаю.

Но то, что я вообще оказалась способна на это после далекого детства – заслуга папы. Он был офицер и все вопросы решал военной хитростью. Я очень хотела котенка. А на кошачью шерсть у меня аллергия. Трагедия всего детства. Папа достал где-то набор тарелок с умилительными котятами, на дне нарисованными. Пока не съешь – котенка не увидишь. Начала есть до самого дна. Очень хотелось ими полюбоваться.

А в гараже на даче отец решил вопрос от обратного. Тут была задача отпугнуть ребенка. Там он весь свой инструмент хранил. Бензопила наблюдалась и ружье, не говоря уже о топорах. Страшно было папе, что доча туда припрется. Нарисовал жуткого чёрта во всю заднюю стену. Объяснил мне, что его зовут Бабайка, и что он в этом гараже живет. Наружу не высовывается, но очень не любит, когда дети внутрь суются. Вроде чушь, но в Деда Мороза я не верю с семи лет, а чертей до сих пор боюсь.

Родителям моим 80 уже плюс немножко плюс-минус. У мамы голос до сих пор молодой. А папа всегда был неразговорчив. Но до сих пор мне страшно их спросить – что это было? Был ли это замысел навеки запугать меня сытными продуктами? Чтобы я провела всю свою взрослую жизнь стройной и худощавой? Это получилось. Но может, я изначально была к этому готова? Раз ничего не ела? Разожралась только сейчас. Схлынула ненависть к блюдам, которые мне навязывали в детстве.

А эти затеи с нарисованным котенком – может, папа был прав, что помог мне кушать правильную пищу с меньшими страданиями?

Не хочется тревожить родителей расспросами на эту тему. Для них до сих пор важно, сыты ли их дети. Но подарите мне пожалуйста на днюху вот что — тарелку с грозным чёртом на дне. Таким жутким, чтобы я его реально боялась. Жрать мне надо меньше.