Но вот что я заметил.

Как приводит к лаборанту ребеночка мама?

— Ой, бедненький мой, сейчас тебя немножко уколют, но совсем не будет больно, ты только не бойся (с дрожью в голосе) — это совсем, совсем НЕ БОЛЬНО!

Хватает ребенка за конечности, сама чуть не плача от жалости к нему.

Результат — в 99% случаев ребенок начинает плакать ЕЩЕ ДО УКОЛА, а укол, ессно, прибавляет ему энтузиазма в этом деле.

И как приводит ребенка к лаборанту папа: молча сажает его на стул (если очень маленький — молча держит его на коленках). От ребенка раздается только небольшой "писк" во время самого укола — ну, больно, конечно, но уж не так, чтобы очень.

После укола ребенок смотрит на папу: мол, что это было? Папа молчит или ободряюще кивает головой: мол, так нужно, держись. ВСЁ!

Никаких истерик, никаких слюней-соплей.

У живших в частном секторе со времён войн (Крымской, Первой мировой, Гражданской, Великой Отечественной) по сараям-курятникам целые арсеналы остались припасёнными. Чего там только не было: наше оружие, трофейное, и, в основном, переделанное-самодельное. Тула же. Милиция, конечно, пыталась ловить, обыскивать. Только получалось у них плохо: весь город с металлоискателем не пройдешь, тем более что землю нам немцы осколками мин, снарядов и бомб нашпиговали методично — звенит везде.

И приладились тогда подростки ходить на пустырь — демонстрировать меткость в стрельбе по банкам. То, что у обреза ружья времён Крымской войны за давностью лет может ствол разорвать и кого-то покалечить — никто не думал. Детство удаль любит демонстрировать. Тем более, если многое, что хотелось, можно было в туалете школы на наклейки, марки и олимпийские рубли поменять.

Бабушка-божий одуванчик, у которой дом был сразу рядом с пустырём, очень на мальчишек ругалась. Она при обороне Тулы была санитаркой и звуки выстрелов с тех пор терпеть не могла. А при свисте пуль рядом со своим забором команду "ложись" сама себе давала и сама же и отрабатывала. Старую закалку не выбьешь. Грозилась соседям-родителям жаловаться. В милицию идти. Только сорванцы понимали, что в милицию по-соседски не пойдёт — за хранение же оружия статья уголовная полагалась. Отношения портить не захочет. А жалобы родителям им, как об стенку горох. Пятая точка после родительских ремней заживёт и новых приключений ищет. Каждый в случае "шухера" ствол в речушке топил и, честными глазами глядючи, говорил, что он не стрелял, а рядом стоял. И где ж ему гулять-то, кроме как на пустыре? Всё что и оставалось — спрятанный ствол из речушки добыть, разобрать-перебрать и маслицем смазать. Плюс патронов или пороха сухого выменять.

А потом у мальчишек в один день кончилось желание в тир играть. И на звуки выстрелов они стали адекватно реагировать. Тем более, что в тот день со штанами, покрашенными чем-то коричневым и физиономиями измазанными грязью домой вернулись.

Оказалось, что бабкин внук решил сыграть в "партизана" и старого человека "защитить". В ближайшем овражке, прямо рядом со стрельбищем, развёл костерок, и как только озорники пришли и начали упражняться в стрельбе, так нечто взрывоопасное уже из собственного арсенала туда сунул и тихонько по овражку уполз. И вот момент очередного щелчка курка старого обреза совпадает с мощным "Бум! "Взрыв получился направленный вверх, так что пострадали преимущественно лица от грязи, штаны от эмоций и барабанные перепонки "сапёра" от ударной волны.

P. S. Всех участников истории, включая юного "сапёра" после выздоровления, родители потом долго, основательно и методично пороли — за то, что поубиваться могли и для закрепления принципа: "Не делай с людьми того, что ты не хочешь, чтобы они сделали с тобой". Оно и правильно: "Хочешь стрелять — подрасти и иди в армию".