В конце 80-х у американского посольства в Москве стояла многотысячная очередь. Для получения заветной "грин-карты" необходимо было доказать, что соискатель преследовался здесь по-политическому или национальному признаку. Для евреев это был тот единственный случай, когда антисимитизм мог благотворно сказаться на их участи.

Люди месяцами ждали интервью. Выходившие, как студенты успешно сдавшие экзамен, подвергались пристрастному допросу: "Что спрашивали?". Многие отсеивались по причине недостаточного повода для получения статуса беженца — не хватало фантазии.

Как известно, спрос рождает предложение, и вскоре среди искателей счастья замелькали длинноволосые молодые люди, похоже — несостоявшиеся писатели детективного жанра. За вознаграждение они сочиняли душераздирающие небылицы с драматическими последствиями. Фима из Гомеля не поскупился на сто баксов...

Проникнув в заветное помещение, он оказался у стола въедливой чиновницы. Она внимательно изучила его бумаги и поинтересовалась: "Вы квалифицированный специалист, имеете хорошую работу, обеспечены жильём. Какие проблемы?". Фима выдал хорошо отрепетированную легенду: "Каждое утро, выходя из квартиры, я обнаруживаю на своей двери надпись: СМЕРТЬ ЖИДАМ! Это пишет мой сосед. Краску я с трудом смываю, но на следующий день она исправно появляется". По выражению лица сотрудницы посольства было очевидным, что этот миф на неё впечатления не произвёл, не такое приходилось выслушивать. И она посоветовала Фиме обратиться к участковому милиционеру, на что он ответил: "Да в том то и дело, что этот сосед и есть наш участковый инспектор!". С тех пор Фима с семьёй благополучно проживает в Нью-Йорке, на Брайтон-Бич.

ЗАГЛЯНИТЕ В СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ...

Ещё с родителями жил и вот как-то возвращаюсь на попутке из экспедиции ночью летом, а родичи на дачу уехали и хату на сигнализацию поставили.

Я этого не знал или значения не придал, короче, на пульт охраны не отзвонился...

Зато через семь минут мне настойчиво позвонили в дверь.

"Х[рена]се, — думаю, — кого это принесло в полтретьего ночи? "

Открываю, а на пороге серьёзные ребята в касках и бронежилетах с автоматами.

Спрашивают:

— Кто такой? Х*ли тут делаешь?

— Живу я тут!

— А чем докажешь? Покажи прописку!

Я по карманам х[рена]к, х[рена]к, вспоминаю, что паспорт у начальника так и не забрал, начинаю судорожно думать, что делать — милиционеры уже так внимательно на меня смотрят и начинают наручники расстёгивать.

Но тут меня осеняет — я достаю из шкафа семейные альбомы...

Вот так и вспоминаю картину маслом: сижу с ментами на диване, в одном носке, листаем альбомы, а я им подробно рассказываю: "Вот это я в годовалом возрасте на горшке, вот это — уже на выпускном, это мы с родителями на даче, а вот это тётя Фрося из Подольска... "

Муж выложил на подоконнике комарами слово "Хватит". И знаете, перестали летать:)

Всегда потакал жене и молчал на её "не делай то, не делай это". Дошло до того, что я не должен был интересоваться, как её дела! Мои вопросы её бесили, я молчал, чтобы сохранить брак и лишний раз не раздражать её. Её злило, как я лежу, как ем, как дышу, я должен был только работать и зарабатывать в то время, пока она саморазвивалась.

Однажды она запретила мне задавать ей вопросы, сведя наше общение к минимуму. Очередной её каприз, избил, ибо накопилось. Развелись, живёт в общежитии. Не жалею.

Из воспоминаний Александра Ширвиндта: "В 1958 году у меня родился сын. Разочарование мое было безграничным: я хотел дочь! Я мечтал о дочери. Родители, жена, друзья, коллеги наперебой уговаривали меня, что я идиот, что все прогрессивные отцы во все времена и у всех самых отсталых народов мечтали о сыновьях — продолжателях рода, дела, фамилии и т. д. Я вяло кивал и убивался. Наконец слух о моих терзаниях дошел до Леонида Васильевича Маркова, и он призвал меня для разговора.

— Малыш, — сказал он, мягко полуобняв меня за плечи. — Я слышал, что у тебя там что-то родилось?

— Да! Вот!.. — и я поведал ему о своих терзаниях.

— Дурашка! Сколько тебе лет?

— Двадцать четыре.

— Мило! Представь себе, что у тебя дочурка. Проходит каких-нибудь семнадцать лет, ты сидишь дома, уже несвежий, лысеющий Шурик, и ждешь с Таточкой свою красавицу Фиру.

А Фиры нет. Она пошла пройтись. Ее нет в двенадцать, в час, в два. Ты то надеваешь, то снимаешь халатик, чтобы куда-нибудь бежать, и вдруг звонок в дверь. Вы с Таточкой бросаетесь открывать. На пороге стоит лучезарная, счастливая Фира, а за ней стою Я! "Па-па, — говорит она, — познакомься, это Леня".

Ты втаскиваешь ее в дом и в истерике визжишь все, что ты обо мне знаешь и думаешь! "Папочка, говорит она, — ты ничего не понимаешь: я его люблю". И я вхожу в твой дом. Малыш! Тебе это надо?