продавщице десять рублей, сверх суммы купленного. Так она сразу всех грузчиков, те что трезвые остались, заставила перетаскать всю водку в нанятый жигуль, деду. Дед привез домой водку и спрятал ее. А куда, как потом выяснилось — неизвестно, это я уже от деревенских узнал. Дед водкой расплачивался и за навоз, и за работы на своем участке. Пару раз, в его отсутствие, наведывались к нему лихие люди именно за водкой, но ничего не нашли. Вот только не дожил дед до наших "светлых" времен. Скончался в середине нулевых. Похоронили, как подобает. Его дом в деревне я продал. Но мне приглянулся старый, еще сталинской, постройки шкаф. Ни грамма фанеры, только настоящее дерево. А как начали мы, с грузчиками, его тянуть к выходу, так раздалось нехарактерное для дерева позвякивание. "Что за фигня, думаю, я", — и решил разобраться в чем дело. Командую грузчикам:

"Поставить шкаф". Начал тщательный осмотр, так оказалось, что дед сделал фальш-стену у шкафа, а за ним, в два ряда "Пшеничная", "Столичная", и просто "Русская". Я офигел. Причем вся водка производства 1985-1986 годов. И отлично сохранилась. Это вам не подвал, а жилой дом. Вот так дед и вложил свои деньги со сберкнижки в "русскую валюту". И ведь не прогадал. Водкой ведь за все услуги у нас расплатиться можно. Шкаф я оставил себе, а вот водкой тех времен, часто угощаю друзей и родственников. И ведь не осталось уже ее нигде, а люди помоложе хотят попробовать, что в "застой" люди пили.

А где это, Беларусь? — терзали меня по телефону. А почему эта Русь — белая? И дети белые? А глаза у них какие?

— А вы какие ишете? — вскипала я.

— Голубенькие! — расплывались клиенты в улыбке.

— Тогда вам в автосалон, — отрубала я. — Там как раз все под цвет и подберете.

В общем, лицензию на проведение усыновлений Правительство Квебека мне выдало, а клиенты как-то не торопились со мной дело иметь.

... Они пришли ко мне 1 марта. Обычная канадская пара. Он журналист, она — социальный работник. Двенадцать лет в браке. Детей иметь не могут по медицинским показаниям. Пришли. Поговорили. Про цвет глаз не спрашивали, и на том спасибо. Через пару дней перезвонили. Они выбрали меня! И Беларусь! И завертелась бумажная работа подготовки дела будущих усыновителей для отправки в страну усыновления.

Прошло полгода. За это время появились и другие кандидаты в родители. Одна пара из квебекской глубинки утверждала, ну просто клялась, что им пофиг цвет глаз и все такое. Хотим девочку! А первая пара, назовем их Мари и Жаном, тоже рассказали о своих предпочтениях. Как оказалось, Мари была удочерена в Квебеке. И приемные родители скрывали от нее сей факт до ее двенадцати лет. Новость о том, что ее мама с папой ей не родные, стала для Мари шоком. — Я не хочу такого же моему ребенку! — уговаривала она меня. — Выберите нам какую хотите, только на меня не похожую! Пусть сразу знает! Мы ей сразу расскажем. У Мари пышная царская грива рыжих волос. Жан похож на медведя. Ясненько. Будем искать с перламутровыми пуговицами, горько усмехнулась я, положила в чемодан видеокамеру и отправилась в первую поездку на осмотр детей.

В Доме Ребенка мне показали двух девочек с ЗПР, записанных на международное усыновление, и разрешили видеосьемку. Одна из них была похожа на восточную принцессу — смуглая, черноволосая и глаза-блюдца на пол-лица. — У ней мать несовершеннолетняя, — шептали мне нянечки. — От [мав]ра родила и бросила, паскуда. Ни разу к ней не приходила навестить!

— А к этой крохе приходят? — навела я камеру на совсем малипусенькую девчушку, что в свои 10 месяцев и сидеть еще не умела. Рыжая, бледная, кожа да кости, в чем душа только держится...

— К этой мать приходила, — закивали женщины. — Раз-два ее видели. Красивая баба. Постоит молча и уйдет. Хоть бы что-нибудь своему дитяти принесла!

Рыжая, значит. И Мари ведь рыжая! А похожую на себя не хочет. Значит, не быть Мари ее мамой. Отправлю-ка я рыжую в глубинку, а принцессу черноволосую покажу Мари с Жаном. Меня ведь так и просят, верно?

Оказалось совершенно неверно. Неожиданно так. Сначала мне позвонили из глубинки и заревели белугой в телефон:

— Она же рыжая!

— Ну и что? Вы же сами сказали, что вам все равно?

— Нам все равно! Но она же рыжая! Ну как вы не понимаете?

— Не понимаю...

— Она на проклятых англичан похожа, потому что рыжая! У нас городок-то маленький... У нас рыжих нету!

Ах, вот оно что. Век живи, век учись. Тут звонит мне Мари и дрожашим голосом:

— Мы посмотрели видео. Чудная девочка. Глаза у нее такие выразительные. Мы весь вечер вчера на нее смотрели. Простите нас! Душа не лежит! Это не наш ребенок!

— Ну знаете ли. Наш-не наш. И что мне прикажете делать?

И тут я вспоминаю про отвергнутую, похожую на англичан рыжуху и говорю:

— Приходите завтра, посмотрите у меня другую девочку.

— А когда она родилась? — встревает в разговор Жан.

— 1 марта, отвечаю я, порывшись в бумагах, и замираю от воя в трубке:

— Наша девочка! Мы ее удочерим! — орет Жан

— Пппозвольте, вы же мне сказали, чтобы на вас похожа не была! А вы ее не видели. Она рыжая как ваша супруга!

— Это уже неважно! Спасибо! Большое спасибо!

И все. И все довольны. В глубинке души не чают в восточной принцессе, непохожей на англичан, а в Монреале у меня на плечах лежат две головы, одна медвежья, вторая в рыжих кудряшках и топят меня в счастливых слезах от того, что их будущая рыжая дочь похожа на ее будущую маму, которая полгода назад не хотела никакой похожести.

Через несколько месяцев я проводила их в Минск на суд по усыновлению. Неделю они засыпали меня по электронке фотографиями девочки, как она играет, как она спит... все мне рассказывали. Ребенок был действительно очень болен. Им предложили вернуться за ней попозже. Тогда они устроили в Минске забастовку перед зданием городского суда. Мне звонили сверху и шипели:

— Кого ты, [м]лядь, мне присылаешь? Я им и здоровых детей предлагала взамен! Нет! Сидят с плакатом перед судом! "Отдайте нам нашу дочь", ёпрстэ! Меня уже на ковер вызывают к замминистра! Безобразие!

Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Возвращаются они домой с ребенком. Вся родня собралась в аэропорту их встречать — бабушки, дедушки, тети, дяди, двоюродные братики и сестрички... Жан, передав ребенка деду, упал на меня своей медвежьей тушей и горячо зашептал в ухо:

— А ты знаешь, почему она — наша? Мы к тебе 1 марта пришли. В тот же день решили с тобой усыновлять. И я начал писать дочке книгу ее жизни. А начал так: — Очень возможно, что ты родилась 1 марта, в день, когда твои мама с папой узнали, в какой стране ты родилась.. . И тут ты сказала про ее дату рождения! Посмотри на нее — вылитая Мари!

— два.

Два откровенно отмороженных пацаненка — наследников пролетарской революции. Которые на уроках буквально гадят, бьют одноклассников и одноклассниц, слов не понимают, орут, матерятся. А родители, точнее родительницы, ибо папаши где-то рассекают, якобы на вахте, это тоже бессмысленное нечто, ну, вы можете представить тетку под 120 кг с бессменным Ягуаром в руке (ну, это такая отрава в банках) и с полным убеждением, шо уж ей-то все кругом должны и обязаны. Родительское собрание, все решают, что делать? Предлагается начать процедуру общего игнора и мамаш, и детей — демонстративное игнорирование детьми этой парочки отморозков. Бить же их нельзя. Я, в полном убеждении, что тоже вот сейчас закопаю этих уродов вместе с мамашами за обиды своей внучки, узнаю их адреса, и с зятем идем к ним домой. И там, и там — одно и то же — коммуналка, грязь, мамаша в слюнях и в трико на жирной туше, и пацаненок, злобно глядящий на нас у телика на продавленном диване. Зять, вместо мата, вдруг стал спрашивать пацанят, а хотят ли они пожрать? А стреляли ли они из ружья? Не боятся ли собак? Я поначалу не понял ничего. Но когда он попросил мамаш забрать пацанов на выходные к себе на дачу, мягко говоря, охренел. Зачем нам портить себе выходные этими придурками? Мамашам было откровенно наплевать. Да забирайте, привезете в понедельник прямо в школу. А мы тут отдохнем, типа.

Зять подогнал свой мульт, посадил туда притихших пацанов и увез их на дачу. Нас с бабкой не позвал.

В воскресенье мы все-таки приезжаем на дачу и что видим — эти отморозки носятся вместе с внучкой и нашими собаками по поляне, фоткаются с ними, таскают дрова к мангалу, что-то обсуждают с мужиками у машин — нормальные совершенно мальчишки. Теперь у внучки в школе — два самых преданных телохранителя. Ну, не отличники, но маленькие мужчины, у которых есть цель — поступить в Тверское суворовское училище. Это явно зять со своими друзьями-офицерами напедагогил. Ну, и славно.

Это был для меня от зятя такой урок, что до сих пор стыдно за стремление повоевать с детьми. Никогда, послушайте, никогда не травите вы детей, даже если есть за что. Лучше помогите им, покажите тот мир, куда можно и нужно стремиться. А иначе зачем мы все им нужны.