"Миссия невыполнима" кусали бы локти, видя эти пропавшие кадры – серебристая тойота, рассекающая с дикой скоростью, оставляя за собой полоску воды и качающийся битый лёд в кильватере, или солидный специально герметизированный джип, медленно уходящий в прорубь, пока его экипаж выбирается через специально расширенный люк и хладнокровно бегает по крыше, выбрасывая на лёд тяжёлые зимние бушлаты и рыбацкие принадлежности. Топло не очень много машин – под сотню за год. Для могучего трёхсоттысячного автомобильного племени Владивостока нормальные муниципальные дороги и по сей день остаются гораздо опаснее.

Большинство машин уходило в воду спокойно, без людей, когда весенним ветром льдины уносило в открытое море. Незадачливые рыбаки, взбираясь по трапу вертолёта, чего только не сулили лётчикам за прихватить машинку, но те с небес неизменно показывали русский жест от локтя. Редкие машины, что делали буль-буль на ходу вместе с экипажем, проваливались как ни странно не на морских просторах, а прямо у городского берега, в неизменных роковых местах, где под лёд выливаются тёплые воды канализации.

Один из таких случаев несколько лет назад попал в местный телесюжет и радионовости, благодаря чему у меня найдутся сотни тысяч свидетелей.

Чёрный крузак булькнул всего метрах в пятидесяти от берега, весь экипаж благополучно спасся гигантскими прыжками. Машинка было совсем новая, место мелкое, поэтому владелец джипа решил всё-таки потратиться на подъём своего транспортного средства, едва не утопив нахрен и кран в придачу. Ну или как там называется эта длинная тяжёлая хрень с выносной стрелой-лебёдкой, похожей на спиннинг, буду звать её эвакуатором.

В телесюжет попал заключительный этап операции. Команда спасателей состояла из двух мужичков с длинными тонкими арматуринами, которыми они тыкали в прорубь, пока мягкое "тык-тык" не сменится на звонкое

"дзинь-дзинь". Ещё пара кадров зябла в кабинке эвакуатора, наверно чтобы вместе тонуть было веселее. На льду уже лежала пара поднятых машин.

Третья висела на крючке – клюнул неплохой субарик. Крузака пока ещё не нашли. Его хозяин уже похоже не знал, горевать ему или смеяться.

Чувствовалось, что мужику не дали порыбачить – он бегал по берегу, умоляя – "ребят, вы там не спешите, ещё вооон там пощупайте! "Вскоре наверх поползла четвёртая машинка на крючке – и опять не крузак. Его нашли пятым.

Не знаю, как хозяин крузака разделил с бригадой спасателей свой улов на запчасти и металлолом. Но зато я знаю от знакомых короткое продолжение этой истории. Вскоре после показа телесюжета хозяину крузака позвонили – нашёлся владелец субарика, потонувшего оказывается всего три недели назад. Тот предложил отдать ему машину за возмутительно скромное вознаграждение. Юридически все права были на его стороне – субарик оставался его собственностью. На резонный вопрос, какого чёрта субарик делал столько времени на морском дне, его хозяин задорно ответил, что знак "парковка запрещена" на дне Амурского залива отсутствует. В ответ хозяин крузака пригрозил, что вернёт субарик обратно на парковку…

на порожек, снял тапки и принялся болтать босыми ногами над убегающим вдаль железнодорожным полотном. Стояла тёплая белая ночь, мимо проносились уснувшие цветочные луга, стройные хвойники и безвестные полустанки.

Вскоре нарисовалась какая-то девушка, тоже пришедшая за воздухом. Она присела рядом, и мы поехали, как крокодил Гена с Чебурашкой, любуясь светлыми ночными просторами и весело болтая над шпалами уже четырьмя босыми ногами. Девушка возвращалась через Питер из Иерусалима. Я люблю историю, и как оказалось дофига знал об этом городе, но все мои сведения устарели лет эдак на две-три тысячи. "А что там теперь на таком-то месте? " — спрашивал я заинтересованно, а она весело смотрела на меня, как на придурка из машины времени.

К середине пути мы сидели всё на том же порожке крепко обнявшись и сплетя ноги над убегающими рельсами — немного похолодало. На очередной станции наш скорый поезд всё-таки остановился, и какая-то бабка на перроне вдруг шуганула нас воплем "Эттто что за п@рнография! "

Мы посмотрели друг на друга и поняли – действительно, п@рнография.

Сколько с тех пор меня не носило по планете всеми видами транспорта, этот потрёпанный питерский поезд с вышибленной задней дверью так и остался для меня навсегда самым счастливым…

себе спокойно за пыжиком (или ррррено — хрен его знает), каблучок, замызганный по крышу, бодренько так бежит.

За туннелем начинается сужение (стройка, итить), а во втором слева ряду плетется газель-фургончик, поэтому пыжик наддает газу, чтоб обойти ее перед сужением. Но - то ли моторчик слабоват, то ли газельщик тоже подтопил, однако на сужение они выезжают рядышком. И тут, по нашей расейской традиции, внезапно слева возникает разделительный бордюр, заужая левый ряд еще почти наполовину. Я-то про эту подлянку знаю (чуть сам не попался — пронесло), а пыжик начинает неистово оттормаживаться, его, понятно, на снежке закручивает, ставит поперек ряда, задним колесом он втыкается в бордюр и, отскочив, носом толкает газель в борт. И кладет ее на бок.

От удара у газельки, пока она красиво падает, открываются двери фургона.

И в фургон юзом влетает откуда-то взявшаяся пятерка жигулей.

Двери закрываются.

Хвала Всевышнему, у меня АБС. И сзади, к счастью, машин не было. Потому что я как встал тупо на тормоз, так и не снимал ногу, пока вышеописанное разворачивалось перед моим носом. Потом закурил и осторожно объехал свалку, опасливо наблюдая, как из газели сперва показалась монтировка, а потом уже лохматая голова ее обладателя...