словно ударило током. В сидевшем спиной к водителю мужчине не было ничего необычного — потертый ватник, полинялые галифе типичное южно-русское лицо, седая борода — ничего, кроме его глаз. Потому что именно эти глаза смотрели на Зою с пожелтевшей фотографии каждый раз, когда она заходила в дом.

Мужчина перехватил ее взгляд и, казалось, смутился. Быстро достал из кармана газету и закрылся ей. Свой поворот Зоя пропустила. Повезло, что в какой-то момент автобус вновь заполнился битком, и она смогла остаться в салоне незамеченной. Бородач вышел на конечной, в соседнем райцентре, Зоя следовала за ним, стараясь особо не приближаться, но и не упустить из виду. Запомнив калитку, за которой он скрылся, Зоя пошла назад. Домой пришлось добираться на перекладных, несколько километров идти пешком по грязи и выслушать разнос матери. После чего Зоя рассказала о случившемся.

В тот же день, раздобыв машину, несмотря на протесты матери, все шесть Зоиных братьев помчались по указанном адресу. Ленька, старший и уважаемый, подошел к калитке. Остальные сгрудились позади.

— Хозяин! — крикнул Ленька через забор. Никто не отзывался и тогда Ленька снова крикнул еще громче.

Дверь открылась и на порог вышла женщина. Она пристально поглядела на Леньку.

— Ты чего тут разорался?

— Хозяин дома?

— Нет его! Уехал.

— Вернется когда?

— Тебе какое дело?

— Поговорить с ним хочу. Так когда вернется?

На порог вышла девочка лет пяти. Она ухватила женщину за руку и смотрела на Леньку. И Леньке вдруг стало предельно ясно, что девочка очень похожа на него. И на остальных братьев, стоявших сзади.

— Батя! Выходи! — заорал Ленька со всей силы. И словно эхо подхватили остальные пятеро сзади.

— Убирайтесь отсюда! — закричала женщина.

— Нет здесь вашего отца! Пошли прочь! Нет его тут!

Она продолжала кричать и на этот крик из соседних домов выбежали несколько мужиков.

— Вы чего, Надьку обижать вздумали?! — крикнул один из них.

Улица быстро стала заполняться народом. Брошенный кем-то ком земли рассек Леньке бровь. Какой-то парень подскочил и зарядил брату Ваське в ухо и тут же отбежал. Двое мужиков подбежали к Леньке. Но ударить не успели: охнув от ударов по скуле и в пах уселись на землю. Стало понятно, что бить будут и так, что хорошо бы ноги унести. Гриша и Васька сцепились с местными, трое повалили Колю на землю и пинали, пытаясь попасть по голове. Ленька оторвал от забора штакетину и отогнал ей пинавших. Местные отступили. Ленька бросил взгляд на дом. Ему показалось, что занавеска в ближайшем окне шевельнулась, словно кто-то стоял за ней. Женщина кричала. Девочка плакала.

— Батя! Выходи! — кричал Ленька, но никто так и не вышел.

Соперники еще побаивались штакетника, надо было уезжать. Братья стали потихоньку отступать к машине и залезать в кузов. Леньку затащили последним. Вслед им полетели камни, земля и кизяки.

О чем думал Ленька, лежа в кузове, по дороге домой никто не знает. Может быть о том, как почернело лицо матери, когда почтальон принес письмо от командира отца со строчками "пропал без вести". Или о том, что с тех пор, как он принял первый бой в сталинградской степи летом 1942-го, пытался разыскать отца живым или мертвым, чтобы эта зияющая пустота в семье наконец-то исчезла. Или о страхе, который оказался сильнее прошедшего Первую мировую и гражданскую войны кубанского казака Ивана Любченко, и не позволил ему выйти к своим детям. А, может быть, и не он это был вовсе. Может быть, Зоя ошиблась.

— Ваш отец пропал без вести. Точка! — сказала мать, когда они вернулись домой.

— А узнаю, что кто-то из вас еще раз туда ездил, пеняйте на себя.

P. S. Когда несколько лет назад стали доступны оцифрованные советские и немецкие архивы, мне удалось найти человека, похожего на своего прадеда. Он ушел на фронт в июле 1941 года и в октябре под Золотоношей попал в плен. Содержался в киевском лагере и в сентябре 1943-го умер при невыясненных обстоятельств во время дорожных работ. Его анкета была одной из немногих, где была вырвана фотография, поэтому сказать точно, кто же был тот человек, уже нельзя. Когда-то мне рассказывали, что на оккупированных территориях существовала практика выкупа местным населением доходяг из лагерей. Но так ли это на самом деле, я не могу сказать наверняка.

Не задирал меня, не говорил гадости и неожиданно сделал комплимент.

После 11 класса дороги разошлись, прошло около десяти лет, и тут судьба свела нас снова. Мы оказались коллегами на работе, хотя изначально у нас вообще разные сферы деятельности, я уж постаралась выяснить, куда он собирался идти учиться, чтобы не оказаться с ним рядом ещё на 5 лет. Когда увидела его первый раз в нашем офисе, мне аж дурно стало. Я была уверенна, что он не вырос и будет вести себя, как в школе. К моему удивлению, первой его фразой в мой адрес были просьбы простить его за выходки в школьные годы. Я что-то там промямлила несуразное и скрылась в своём кабинете, покраснев как помидорина. И всё! С этого дня он начал бегать за мной. Буквально преследовать.

Динамила его два года, он все эти два года доказывал, что в школе был не прав и сейчас он другой, дарил подарки, ухаживал, даже варил мне куриный бульон и кормил с ложки, когда я болела. В общем, поверила, сказала "да" на очередное предложение. Во время нашего свадебного танца он плакал; когда сказала, что беременна, побледнел, трясся от переживаний, и всю беременность я купалась в нежности и заботе, потом были партнёрские роды.

Кто-то ждёт какого-то пи[c]еца? А его нет. Он отличный муж, прекрасный отец. Я только одного понять не могу: какого чёрта это было в школе? Мне он этого так и не объяснил, хотя явно знает.