Помню, как вечером, когда уже все ложились спать, у бабушки всегда горела лампа, иногда до утра — очень любила читать, даже перечитывать десять раз одни и те же романы — благо у нас два шкафа забиты ими. Помню, как маленькой приходила ей сказать "спокойной ночи" — а она мне "взаименно". Как "отче наш" с ней учила, как по ночам, когда света не было, она с мамой старые времена вспоминала, а я их слушала с открытым ртом, представляя себе войну или период "застоя". Как печености всякие она пекла, особенно печенье из рассола — вкуснее ничего не ела! Как мы этот рассол с мамой вечно выпивали, а бабушка умудрялась немного от нас припрятать. Помню, как она ждала меня со школы, обязательно за калиткой, маленькая, пухленькая, в красном платочке и красном халате с белыми ромашками. Как ругалась, когда я задерживалась, и всегда расспрашивала, что там в школе было. Помню осколок сине-зеленый у нее на левой руке, нежный, но строгий, голос и ясный взгляд никогда не стареющей женщины.

А еще помню последние ее месяцы, как я злилась, что она болела, что мать ночами не спала, что я ничем не могла помочь. Помню, как читала бабушке книжку, как поправляла последний раз ей одеяло, как она в полумраке, до этого ни на что не реагируя, так пронзительно, так нежно и так печально посмотрела мне в глаза!

Я на похоронах почти не плакала. И жаль было маму, которая больше никогда не будет сильной как во времена моего детства. И я все боялась, что бабушка заберет ее с собой, и тогда я останусь одна.

Но когда прошло несколько дней, я зашла к бабушке в комнату, зажгла свечу у иконки и стала молиться. А потом прислонилась к ее кровати и заревела. Мне казалось, что она стоит рядом в тот момент и гладит меня по спине, успокаивая. И на душе стало чуть-чуть легче.