рассуждать — что было, то было. Произошло это у меня на работе, где помимо замечательных для катания мраморных перил главной лестницы функционировала классическая столовая — с раздачей, подносами и кассами в конце списка. Раздачу, как это часто делается, огораживал барьер, побуждавший подходить за едой с одного конца и выходить мимо касс с другого. Недалеко от касс был проделан дополнительный проход — он позволял людям, зашедшим за булочкой с чаем, взять их и сразу пробить на кассе, не отстаивая всю длинную очередь с первыми и вторыми.

Когда я в тот день пришёл, столовая была абсолютно пуста. Задержался, отлаживая кусок программы, видимо, все уже пообедали — я оказался единственным клиентом. Не спеша выбрал салат, выбрал первое, выбрал второе... Пока я это делал, в столовую зашла дама, прошла через дополнительный проход, взяла себе чай и что-то из кондитерки. Это, разумеется, не вызвало с моей стороны никаких возражений — пусть пробивает, пока мне кладут второе. Дама, однако, развернулась, прошла "против движения", остановилась передо мной и начала диктовать раздатчику: мне такой-то салат, такой-то суп, такое-то второе. При этом она старательно перегородила проход, демонстрируя, что никоим образом не позволит мне попасть на кассу раньше неё. Я пару секунд подождал, предполагая, что раздатчик отправит её корректным маршрутом, но он подвис, сказал "ага" и побежал исполнять. Дама, сочтя вопрос исчерпанным, повернулась, продолжая удерживать границу на замке. Я же... ругаться мне не хотелось, да и было бесперспективно. Наверное, я бы мог сдать назад, выйти через вход и обойти через дополнительный проход, но не видел смысла устраивать гонки. Не знаю. Наверное, лучше было бы выбрать другое решение. Но я посмотрел на её аккуратно уложенную причёску, колышащуюся над белоснежной блузкой, протянул руку и с удовольствием вылил туда тарелку борща.

Прошли годы. Однажды в компании, где я общался, появилась другая дама. Она строила из себя максимально успешную во всех смыслах self-made woman, владелицу большой строительной компании и ещё что-то там. Во время острых дискуссий я периодически называл её "королева бетономешалки". Разумеется, активная феминистка, уверенная, что всем недостойным мужским особям следует оторвать яйца. Насколько я тогда понял, множества мужских особей и недостойных мужских особей полагались тождественны друг другу. Любимейшей из её тем были рассказы про то, как она прицельно выплескивала горячий кофе на брюки недостойным мужским особям, позволившим себе в её присутствии что-то неподобающее, например, рассказать скабрезный анекдот, и как те недостойные особи потом танцевали, хватаясь за гульфик.

Однажды я под настроение поддержал беседу и рассказал, что и в моей жизни был случай, описанный выше. Нет, я догадывался, что реакция будет бурной, но честное слово, я не ожидал, что она будет настолько бурной — с истерикой, воплями и криками, что меня надо пожизненно посадить в тюрьму, потому что "с женщинами так НЕЛЬЗЯ-Я-Я-Я-Я-Я! "

В какой-то момент вызывают их с коллегой на одно из предприятий, расположенном в малоизвестном городке за много сотен километров от дома, и дают им малопонятную инструкцию явиться к восьми утра по указанному адресу, сопровождавшуюся мутным намёком на производство детских колясок.

Прибыв на место, на следующий день, они отправились на розыски. Отыскали какое-то безымянное обвешалое обшарпанное здание; покрутились вокруг, да и отошли в сторону, оценив, что никакой срочности тут нет и быть не может.

В общем, в тот день они никуда не попали.

Вернувшись следующим утром, они с удивлением обнаружили ожидавшую их группу товарищей и автобус. Товарищи выразили крайнюю степень недовольства. Проехав на автобусе некоторое растояние, они оказались на проходной весьма охраняемого объекта. Сомнений быть не могло — объект был военным; одним из тех, на которых им ещё работать не доводилось, но об оборудовании которого они имели вполне глубокое представление, поскольку выпускалось оно на их предприятии. Встретил их капитан, который сходу объявил, что за опоздание на целый день им грозит трибунал и долгие годы тюрьмы. Самое отвратительное заключалось в том, что обстановка подсказывала, что тот не шутил и не запугивал без причин. Никакие отговорки, что они не знали, куда их отправляют, и каким должно быть их перемещение, на капитана не действовали. Наоравшись вдоволь по поводу их опоздания, капитан перешёл к ору насчёт того, что у наших злополучных инженеров вечно ничего не работает; оборона страны была подорвана на два дня неработающей электроникой, да ещё на один день опоздавшими специалистами. С этими словами он подошел к одному из их военных блоков и попытался безуспешно его запустить.

— Погодите, капитан, ну-ка покажите нам, как Вы его включаете, — возразил отец.

— Что тут показывать! Вот! Нажимаю кнопку слева, а за ней — кнопку справа, и ничего не запускается. Вас уже отсюда увезут в тюрьму!

— Капитан, посмотрите. Здесь приклеена инструкция. Нажать на левую кнопку и, не отпуская её, нажать на правую. Вы же её отпустили. Повторите процесс согласно инструкции.

Капитал повторил, и блок в мгновение запустился.

— Ну так что, капитан? Вы подорвали оборону страны на два дня тем, что не умеете читать инструкций. Нас ещё, может, пожалеют, а вот Вас уж точно отправят.

Лицо офицера приобрело растерянный вид.

— И что же теперь делать?

— Да ничего особенного. Там внутри есть компонента, которая иногда выходит из строя. Мы разработали замену, и теперь нам положено её менять на новую даже в тех случаях, когда всё исправно работает. Сейчас мы её заменим, и в отчёте запишем, что она перегорела.

Так и сделали. Блок запустили.

— Подождите, — произнёс капитан, и куда-то исчез.

Через непродолжительное время он вернулся с бутылкой дорогого коньяка.

— Извините, ребята, за резкость, замотался, заработался.

Расстались друзьями.