нахулиганил, ‐ учителя даже не пытались найти виновного, директор сразу говорил:

– Крамаров! Завтра приведёшь отца и мать.

Когда в пионерский лагерь, по воскресным дням, приезжали родители, мамаши обычно говорили своим детям:

–Сыночек! Дай мне слово, что с этим, ‐ тут мамаши указывали на меня, ‐ ты водиться не будешь. От него хорошему не научишься.

А когда я прибыл в армию для прохождения службы, опытный старшина посмотрел на меня и сказал:

– Ну, этот с гауптвахты вылазить не будет.

Мой первый режиссёр никогда не служил в милиции, но стоило ему взглянуть на меня, как он сразу определил моё амплуа. Я сыграл хулигана и бездельника, владельца злополучного мотоцикла в фильме "Прощайте голуби!". Трудно было работать над ролью. Ведь как это ни парадоксально, я с самого детства не был знаком ни с одним хулиганом. Если когда‐нибудь подозрительный тип появлялся на одной стороне улицы, я всегда переходил на другую. Но, попадая на съёмочные площадки, я становился рабом своей фактуры. И мой актёрский альбом становился похожим на пособие для начинающего дружинника.

А ведь знаете, как обидно актёру, которому внушили, что никогда он не сыграет ничего патетическо‐героическо‐трагического! Неужели я не могу сказать: "Быть или не быть?". Могу! Ещё как могу! Да фактура не та... Не играть мне Гамлета... И Отелло – тоже не играть. Думаете, слабо мне Дездемону задушить? Да я могу это одной левой сделать.

Скажет режиссёр: "Задуши! " ‐ я мигом. Но никогда не сбыться этим мечтам, потому что моя творческая биография написана на моём лице.

невменяемости. Выпив, становился совсем уж тих, неразговорчив и старался на глаза никому не попадаться. И вот день экзамена по физике.

Принимает его у нашей группы программистов-второкурсников как раз этот самый преподаватель. (А мы были ещё и "вечерниками", большинству студентов за 25 и все работающие, экзамены проводились во второй половине дня). Первая партия сдала экзамен, вторая... И тут выходит преподаватель и запускает в аудиторию всех оставшихся 20+ чел, мотивируя тем что времени мало. Было уже часов семь вечера. Заходим, берем билеты, готовимся. Препод минут десять на это дело любуется, извиняется, говорит, что отойдет ненадолго. Пятнадцать минут проходит — нет его, полчаса — нет его, час... ну нет препода. Народ уже все конспекты посписывал. Сидим ждем. Одежда преподавателя осталась в аудитории вместе с дипломатом, дело было зимой. В полдевятого мы пошли искать нашего экзаменатора по темному пустому институту. Не нашли. Народ уже в тихой панике... Мы с Иркой, второй лаборанткой тихонько проставили оценки в ведомость и зачетки, старательно скопировали подпись. Кому ставить тройки группа решала методом вытягивания жребия — подставлять хорошего человека никому не хотелось.

На следующий день приходит наш препод. Мы с народом как раз стоим на дальней лестнице, курим. Там он нас и отловил. И тихо так виновато спросил:

— Ребят, а что вчера было?

— Вы, Сергей Викторович, экзамен у нас приняли.

— Да?

— Угу. Одна неявка, 7 троек, 16 четверок, остальные на пять. Ведомости сдали. Билеты в дипломате, дипломат у меня в шкафу на кафедре, сейчас отдам вместе с вещами. Только вы так больше не делайте, а то мы испугались.

— Спасибо, ребят.

Честное слово так все и было. Когда на следующем курсе нам преподавателя сменили, у всей группы была трагедия.

к подруге в гости после работы. Забежала в магазин, что-нибудь к чаю прикупить. И вдруг вижу: Пирожные! Настоящие! Бисквитные! Да еще и украшенные огромными кремовыми розами. Правда, цвет какой-то ядовитый! Да Бог с ним, с цветом.

Накупила я угощения на всех! Посидели с подругой, наговорились, напились с ней чаю — время быстро пролетело. Пирожными тоже полакомились, естественно. А одно я оставила для своей малышки. Мы его аккуратненько поставили на тетрадный лист ( с пакетами тогда напряженка была, как и со всем остальным, а о контейнерах мы тогда и не слышали). Чтобы розочки не помялись, тетрадный лист осторожно опустили на дно сумки.

Засиделись мы с подружкой изрядно, так что домой я прибыла в половине первого ночи.

Доча моя была еще совсем маленькой, и в силу своего нежного возраста, да и сложного экономического положения в стране, пирожных никогда не видела. Ехала я домой в автобусе, и представляла, как завтра моя малышка проснется, а я ей покажу лакомство и скажу: "Доченька, это пирожное! "И прямо видела, как она всплеснет ручками и будет радоваться.

Угощение для маленькой моей везла очень осторожно, постоянно напоминала себе: "В сумке пирожное, аккуратнее!". Из автобуса выскочила с теми же мыслями, сумку несла почти на вытянутой руке, на весу, а не на плече, по- привычке. И повторяла, повторяла: "Галка, не помни пирожное!".

Живу я на окраине города, в частном секторе, так что места там тихие и малолюдные, особенно в позднее время. От автобуса к моей улице вела короткая дорожка (как я всегда говорила: в два автобуса длиной ), да вот беда — фонарь там кто-то разбил.

Короче, бегу я домой по тропиночке, вся такая радостная, сумку держу на весу, мысли только о пирожном. И вдруг из кустов выскакивает мужик, хватает меня за плечи и начинает тащить в кусты!

А дело в том, что я, когда вижу цель, меня с нее свернуть очень трудно! то есть — я рвусь вперед, домой! А он меня тянет влево, в кусты. Ну не совпадают наши желания! И топчемся мы на одном месте, и громко при этом сопим! Кто кого перетянет!

И тут я начинаю понимать, что происходит что-то неправильное, нехорошее! И дальше — испуг, желание защититься, и что-то сказать при этом — обязательно ( молча, что ли, защищаться). Но только когда напугана, то иногда говоришь и делаешь совсем не то, что от тебя ожидают. Вот и я, вся такая нелогичная и неожиданная оказалась.

Как вдруг заору: "Сц&ка! Ты почему мнешь мое пирожное! "

Не знаю, что подумал насильник, он неопытный, наверное, был какой- то. Но он меня вдруг отпустил. А я опять как заору: "Ты кто такой, чтобы мять мое пирожное! "

И как дам ему сумкой!

Насильник, бедный, отскочил! А я развернулась и сумкой его, сумкой! И ору что-то типа: "Не твое оно, не тебе несла!".

Несчастный насильник, видать, совсем охренел. Я не знаю, и никогда не узнаю, что за мысли у него в были голове, но рванул он от меня очень резво — в кусты. Промчался через них и дальше поскакал. А я за ним, и сумкой его, сумкой луплю что есть силы. И ору что-то обвиняющее! В кустах я запуталась, упала, и пока падала, вдруг поняла, что бежать мне нужно совсем в другую сторону.

Домой прибежала злющая. Пирожному, конечно — каюк. Сплющилось и розочкам конец наступил. Подровняла его, как смогла, крем с тетрадного листа вилочкой соскребла и сверху намазала. И вилкой же нарисовала на нем решетку. И вот когда решеточку нарисовала, дошло вдруг до меня, что дело-то было серьезное. А потом вспомнила, как я орала — и такой смех меня пробрал, что не могла удержаться — хохотала на всю квартиру, аж повизгивала!

Утром все было так, как я и мечтала. Я сказала: "Доченька, это пирожное! "И моя малышка всплеснула ручками, и очень — очень радовалась. И лакомство ей понравилось, между прочим ( да кто б сомневался).