было что-то необычное, но первая запомнилась более всего.

Экзамен первый: — Химия.

Химия мне давалась, как впрочем и большинство предметов, легко и невысокие оценки объяснялись лишь паталогической ленью, поэтому, когда профессор объявил схему рассадки в аудитории, я решил, что этот экзамен и вовсе халява. Рассадка была следующей: на первом ряду большой поточной аудитории двоечники и прочие неблагонадежные элементы — за ними нужен глаз да глаз (человек 15). Отступив от них один ряд — хорошисты и те, у кого между тройкой и четверкой — основной поток (человек 100). И на задней парте — на удалении от всего, вся и друг-друга — отличники (3 человека). Я, надо сказать, справедливо рассчитывал на халяву — у меня выходило что-то чуть меньше тройки и меня должны были посадить в самую гущу народа, где человеку, который привык выезжать на своих мозгах, а не знаниях и конспектах было самое раздолье — чужие шпоры и конспекты с которыми я планировал написать экзамен как минимум на твердую четверку. Но профессор меня обломал: "Так, а у Вас, Юрий Александрович, что выходит? 3,9? Нет, я Вам не верю — это Вы нарочно подстроили — Вы у нас явный отличник — ваше место на галерке. "И побрел я на галерку, где до ближайшего такого же бедолаги было метров 5 и конспектов не наблюдалось.

Впрочем, отчаиваться я не привык и, пытаясь наверстать за счет мозгов и общей неплохой базы свои 50% прогулов принялся решать. Собратья по несчастью, в основном незнакомые мне (такие люди плохо социализируются) потенциальные отличники, время от времени пытались докричаться до меня (шепотом и жестами) и расспросить об успехах, показать мне свои, написанные мелким почерком (зрение у меня уже было не очень, а очков я еще не носил) шпоры — я только разводил руками, жестами показывая, что у меня проблемы с первой и третьей задачей. (А задачи у нас шли от простого к сложному: первая — много писанины, мало химии; вторая — немного простой химии; третья — много и того и другого; 4,5 — больше химии; 6,7 — задачи, требующие творческого подхода). Они отчаивались и оставляли меня в покое. Со стороны я, наверное, представлял из себя печальное зрелище. Я почти не писал, не пытался ничего подглядеть, смотрел в потолок или прямо перед собой остановившемся взглядом, кусал губы... В общем, по их мнению, вообще не занимался экзаменом. Поэтому, когда ко мне подошел профессор и попросил посмотреть черновик, комментируя: "Так, это верно, это верно... а вот тут Вы знак забыли перенести... это тоже верно, тут Вы правильным путем идете, а вот тут Вы зря это сделали, это тоже верно... " они были немного удивлены. Повторились попытки коммуникаций — безуспешно — я не понимал жестов, что-то писал, перечеркивал и замирал с застывшим взглядом. Профессор подошел еще раз: "Угу... Угу... Ну, тут наверно тоже все верно... Ага... О как... Иии... да!... А это что? Переписываете на чистовик? Да не надо — здесь не чисто писание — сдавайте — я так пойму" и забрал у меня листки. Я был в ужасе! Из шести листов у меня не зачёркнутого текста выходило примерно на полтора и все в пересмешку, и небрежно, и не проверено... Вышел из аудитории я грустный. Друзья (из тех, кого выгнали из аудитории) принялись утешать:

— Что, выгнали?

— Ага.

— Да ваще жесть! За что тебя так? Еще и на заднюю парту. Списать удалось хоть что-нибудь?

— Нет.

— Нда... Вообще ничего не сдал.

— Сдал. Черновик.

— А в нем сколько?

— Все...

—...

И тут открывается дверь и следующий удаленный объявляет, что у меня Пять. Это была единственная пятерка по химии в ту сессию. На волне бурных обсуждений и сдружились всем потоком, отличники социализировались не хуже других. А я еще долго объяснял, что я не придуривался — я действительно ничего не видел и почти ничего не знал, и подсказать не мог не вникая в задачу, т. к. реально не знал, как решали эти задачи на семинарах. А если человек смотрит в пустоту — он думает. И если ему есть о чем думать, это уже хорошо.