Произошла эта история давненько... Еще при социализме. Возвращались мы с другом поздним вечером домой с дружеской вечеринки. Дело было как раз в самый разгар борьбы с алкоголизмом. Идем мы значит, веселимся, дурачимся. Эх, молодо зелено. Ну и здесь мусора, как водится, нас под белы рученьки, хвать! А не желаете, молодые люди, немного отдохнуть в вытрезвителе. Мы, конечно, не желали, но кто нас спрашивал? Оформили, суки, на раз-два. Ну делать нечего, прилег я на кроватку и закемарил. Тут кореш мой трясет меня за плечо, мол, хочешь вмазать? Я ему: че, с дуба рухнул, мы же в ВЫТРЕЗВИТЕЛЕ! В трусах! Он мне: не ссы, давай, просись в туалет, там в сливном бачке стоит черпак водки. Половину мне оставишь. Ну, так и сделали. Сперва я сходил, потом он, через некоторое время. Ну а на старые дрожжи, как говорится, бутылка эта ох как подействовала. И давай мы песняка драть во все горло. Оказалось, пока меня оформляли, друган попросился в туалет и спрятал там бутылку, которую нам в дорогу дали друзья. Все равно, говорит, менты бы при обыске отобрали. Сказать, что менты охренели, когда увидели нас в камере в четыре часа утра пьяными, хоть выжми — ничего не сказать. Они просто опе[тух]ели. И потом, когда пришла пора нас выпускать, сам начальник трезвяка долго нас уговаривал рассказать, как можно в этом учреждении нажраться в четыре утра? Обещал даже извещение на работу не высылать. Но мы ему не сказали ничего... А вдруг еще как нибудь придется?

Время давно за полночь, а жена только-только появилась дома. Гуляла на предновогоднем корпоративчике в кафе. Спрашиваю, как там было.

— Народа было не протолкнуться.

— Все ваши?

— Что ты, нас-то всего десять человек. Какие-то энергетики, какое-то РосВино, какие-то хомячки.

— Что за хомячки?!

— Откуда я знаю. Сидела компания на противоположном конце зала. Вышла оттуда женщина, немолодая уже, подошла к оркестру и объявила: ”А сейчас песня для моих хомячков”.

В своё время было у меня двое товарищей. Вместе занимались мы в кружке биологов, ездили в экспедиции, чудили и веселились. Потом мы с одним из приятелей поступили в университет, а второй наш кореш попал в медицинский институт. Ну, прошло, значит, время, закончили мы вузы, получили свои дипломы. Последним обрёл его будущий врач — там ведь учиться на год больше. Я к тому времени уже работал в НИИ. А подельник мой по разгильдяйству своему никакой работы не нашёл — и, по тогдашнему укладу, автоматически угодил в школьные учителя биологии.

И вот по поводу всеобщего нашего одипломливания была устроена грандиозная многодневная пьянка. На определённом её этапе оказались мы все трое почему-то на Невском. Мы с учителем кренились, качались и спотыкались, но ещё кое-как передвигались самостоятельно. А новоиспечённый эскулап уже и вовсе перемещаться не мог. Висел между нами бесчувственной сосиской, волоча ноги и повесив чубатую голову. Выглядели мы дико. Прохожие от нас, в основном, шарахались. Но вот кто-то замешкался, не отскочил, мы в него врезались и остановились. И это пробудило вдруг юного врача. Он с трудом поднял хмельную голову, хмуро оглядел встречных мутным взором и вдруг визгливо заорал:

— С дороги, сволочь! Что, не видите? Наука, здравоохранение и народное просвещение идут!

Эту историю мы с моим другом всегда просили рассказать дядю Ваню, обычно на рыбалке, когда варили уху на костре и когда он подопьёт под ушицу, захмелеет и начинал травить рыбацкие и охотничьи байки. Дядя Ваня это родной дядька моего друга, Царство ему Небесное. Родом он был с центральной России из какой-то деревни, от того расказывал он байки с деревенским