А я её любила, хоть и виделись мы с ней всего несколько раз за жизнь. Для меня она стала эталоном женщины — свободная, яркая и дико самоуверенная. Помню, как она закуривала на нашей кухне тонкую ментоловую сигарету и откидывала за спину копну чёрных густых волос, смеясь хрипловатым надтреснутым смехом, во время которого обнажался ряд безупречных белоснежных зубов, выглядывающих из-под неизменно накрашенных алой помадой пухловатых губ. Помню татуировку на ее плече — большую чёрную пантеру, глядя на которую моя мама всегда презрительно кривилась, а я всегда в тайне восхищалась и хотела такую же.

У тёти вообще было много татуировок — штук семь или десять, это я узнала уже после ее смерти, разглядывая личный фотоальбом. И они удивительно сильно ей шли, хоть были чёрные, большие и совсем не женственные.

Вообще, ей потрясающе шло всё, что было с ней связано. Даже её имя — Валентина. Её не хотелось называть Валечкой или Валей — уютными домашними сокращениями, от которых веет ароматом сдобных булочек. Нет, она была именно Валентиной, даже мама никогда не называла её Валькой или Валюхой.

Она умерла совсем недавно, в апреле. И наверное, я до сих пор не могу это толком осознать, но мне уже очень сильно ее не хватает, хоть мы никогда не были особенно близки.

Всё, что она нажила, оказалось, она почему-то завещала мне. У неё не было своих детей или мужа, но в завещании значилась лишь одна я.

Теперь вся родня меня ненавидит — ждут, чтобы я разделила между ними это наследство, а я и не знаю, как поступить. Вечерами порой захожу в её квартиру, сижу на диванчике в коридоре, обнимая пальто, которое носила она и от которого до сих пор пахнет её духами, и жалею о том, что мы так редко виделись и мало общались. А на моём плече заживает тату — большая чёрная пантера, сделанная как дань памяти Ей.