Дело давнее...

В возрасте 13 лет волею родительской отправлен был в пионерский лагерь на летний "отдых".

В целом отдохнул.

Кроме режима дня, идиотских линеек и запрета на вольное купание, мне там нравилось всё.

То есть, природа, кормёжка. И танцы.

Там я вкусил все прелести танцев с девочкой под духовой ансамбль.

Не с девочками, — с девочкой, с одной.

Эта мелкая поганка с белоснежными волосами (в природе таких не бывает, я знаю. Но иногда...)

Так вот эта мелочь разгоняла конкуренток ссаными тряпками.

В то время этого выражения ещё не было, но тряпки были.

Да я, если честно, не очень и сопротивлялся. Оленька была очень красивая, а в красоте я толк понимал ещё с детского сада.

Помимо удовольствия парных танцев я дико завидовал пацанам постарше, которые на площадки выделывали чёрт-те что.

Называлось это новым для меня словом "шейк". Не очень и новым на самом деле, по-аглицки я уже сносненько чирикал.

А танец, если то можно было называть танцем, точно был для меня открытием.

И я дал себе слово, что дома обязательно стану в нём лучшим.

Про данное слово я благополучно забыл, и вспомнил лишь спустя 3 или четыре года, когда младшая сестра однажды сказала:

— А ты не знал?... Тебя давно уже называют королём шейка.

Но главное было третье, имеющее прямое отношение к обсуждениям в ГГ последние несколько дней.

Научился я там игре в стёклышки.

Правил уже не помню, лишь приблизительно.

Горсточку подбрасываешь, принимаешь тыльной стороной ладошки, как-то их собирать надо было...

Среди пацанов я оказался круче всех, и к концу смены накопил четыре упаковки из-под зубной пасты.

С этим богатством я и вернулся в дом родной. Ну, думаю, щаз я вам покажу стёклышки, все тут у меня...

В общем, так и случилось. Почти. То есть все, конечно. Дружно послали меня нах[рен] с этим стеклом.

Помыкавшись пару дней с "фишками" никому не нужного "казино", я выбросил их на помойку.

Как я дочку научил ходить.

Малая уже вставала — придерживаясь за что-нибудь и даже когда ставили ее — стояла, но на наши уговоры сделать шажочек плюхалась на пол и ползла.

И вот мы на речке мочим ножки, я её поставил — стоит, отошел на 5 метров и громко быстро говорю с жестикуляцией. — Софа иди быстрей смотри что тут и себе под ноги показал. Так она аж побежала... Папа может.

У меня отвратительный почерк. Учителя, которые меня не любили, этим пользовались. Даже если я писал контрольную без ошибок, мне снижали оценку за почерк. Особенно ненавидела меня математичка. Вершиной её ненависти ко мне были записи в дневнике. Когда я показал родителям одну из них, они очень долго смеялись: "Ваш сын пишИт в классе очень плохо". Мама хотела зачеркнуть ошибку и написать: "Зато грамотно". Но отец её отговорил, решив, что училка тогда меня сгноит.

Мне было лет пять, когда старшие девочки во дворе стали писать фразу: "УЛЫБОК ТЕБЕ ДЕД МАКАР", — на асфальте мелом. После чего предлагали друг другу прочитать фразу задом наперёд и громко смеялись. Но мне не рассказывали причину своего смеха, как бы я ни просила. Сама читать я ещё не умела, а понять суть шутки хотелось. Поэтому я пришла домой и попросила бабулю написать это и объяснить всё мне. Удивлённое лицо моей интеллигентной бабули, стоящей с блокнотом после прочтения фразы, помню прекрасно.

Вчера соседи жарили шашлыки. А мы с мужем у себя во дворе на лавочке сидим, погода хорошая, любуемся весенним садом, хвалим себя какие мы молодцы по жизни — вот сад, вот дом, сын в институте учится. У соседей пацан семи лет, слышим: "ой, упал!". Отец его: "ну Соне отдай". Соня — это собака наша. Пацан зовет ее: "Соня! Соня! "Соня, туша 40 килограмм, несется через двор, уши по ветру шлёп-шлёп-шлёп, и за гараж, там стрелка у них. Через какое-то время: "Ой, опять упал! " "Соня! Соня! "Тыгыдык-тыгыдык! Потом еще раз. Потом еще. Потом пацан по шее получил. А собаку вечером решили не кормить.