Помимо собственно шахматной работы у нас с Левоном Ароняном было много других общих интересов. Например, кино и литература. Однако его главные увлечения — музыка и живопись — меня волновали мало.
Однажды мы гуляли на ереванском Вернисаже и смотрели работы местных художников.
— Ты вот, — говорю я Левону, — второй шахматист мира, четвёртый в истории по рейтингу. А есть ли какие-нибудь иерархии в живописи? Списки лучших?
— Нет, — отвечает он, — живопись не спорт и тут всё гораздо субъективнее. Тут сравнивать можно лишь приблизительно. По вкладу, по влиянию, по стилю.
Мы немного помолчали, а потом Левон, хитро улыбаясь, спрашивает:
— А сказать, кого ты мне напоминаешь, если сравнивать шахматы с живописью?
— Кого?
— Художника Попкова!
Я засмеялся.
— Ты не мог придумать что-то другое?
— Да я вполне серьёзно, — говорит Левон. А глаза подозрительно сверкают от радости.
— Ну и ладненько, — смиренно говорю я, — Попков так Попков, тебе видней.
Проходит некоторое время. Левон потащил меня в Национальную картинную галерею Армении, хотя бывал он там десятки раз.
— Приобщу, — говорит, — тебя к высокому искусству.
Вошли. Начали с последнего этажа. Восторг! Не думал, что галлерея меня настолько поразит. Вокруг шедевры признанных мастеров: Рубенс, Ван Дейк, Буше, Курбе, Тинторетто, Кандинский, Шагал, Репин, Айвазовский...
Заметив моё восхищение, Левон говорит:
— Только Попкова здесь не хватает.
И смеётся, зараза. А потом как бы невзначай подводит меня к одной картине:
— Ашот, взгляни какой шедевр. Нравится?
Смотрю — и впрямь шедевр.
— Великолепная работа! — говорю я.
Левон смотрит на меня и еле сдерживает смех. И тут до меня доходит. Я бросаю взгляд на имя автора. Попков!
— Так ты не шутил?! Такой художник в самом деле был?!
— Ну, видишь, дорогой, — говорит Левон, дружески кладя руку мне на плечо, — разве я сравнил бы тебя с кем-то недостойным!
Почему итальянская "Джаконда" находится в Лувре? Не пора ли правительству Италии потребовать от Франции вернуть картину на историческую родину?
Леонардо уехал во Францию временно. Тогда случились феодальные разборки и старый Леонардо решил пересидеть смутные времена во Франции. С собой забрал и "Джаконду".
Но во Франции Леонардо
заболел и умер. "Джаконду" успел завещать своему ученику Джан Салаи. Тоже итальянцу. ("Иоанн Креститель — это и есть Салаи. С него писалась картина).
Салаи настолько любил и ценил картину учителя, что никому ее не продал и музеям не дарил. Но вот и Салаи скоропостижно, не успев оставить завещания, умер. Картина, по естественному праву, перешла к его детям.
А вот детки от папиной старой картины совсем не тащились. Совсем не втыкала. Деньги были важнее. И они предложили ее купить заезжему лоху — королю Франциску. Король согласился, столковались на 4000 экю. Король повесил картину в своем дворце. Потом династии сменились. Пришли Людовики. Потом революция 1789 года. Революционерам хватило ума сохранить королевские картины, передать в музей.
Наполеон Карлович присмотрел "Джаконду" и забрал себе. Повесил в своей спальне. (С ореховым трюмо и пуфиком очень сочеталась).
Но пошли нехорошие разговоры, недоумение. Маршалы стали хихикать. Такое барахольство не украшает боевого генерала. Пришлось Наполеон Карловичу вернуть картину на место.
И все. С тех пор так и висит.
Только в период 1940-1944 гг. , во время нацистской оккупации, "Джаконда" куда-то вывозилась, потом опять на место привозилась. Куда, зачем — никаких следов в архивах не удалось обнаружить. Это очень подозрительно. Общеизвестно, что Гитлер — бывший художник... К грабежам музеев был очень падок. (Отсюда идут устойчивые слухи, что в Лувре — копия. Настоящая нацистами похищена. Хотя неоднократные экспертизы опровергали слухи).
Во всей судьбе картины есть юридическая уязвимость. Итальянским юристам необходимо докопаться до правомерности передачи "Салаи — его дети". Завещание-то отсутствует. Имущество умершего гражданина Италии не обязательно должно перейти к его детям. Может, но не обязательно. Можно просудиться.
Можно еще докопаться. Леонардо на создание картины брал задаток у купца Джакондо. Это купец заказал портрет своей жены. Бухгалтерские документы сохранились. Получается, что Леонардо аванс взял, а картину так и не отдал. Самому понравилась. Классическое кидалово. Продинамил купчишку.
Можно и до этого докопаться. Потомки купца подают имущественный иск: вернуть картину в счет непогашенного долга (с пени за 515 лет).
У итальянцев есть скрытая обида к тому, что их "Джоконда" не во Флоренции или не в музее Ватикана. Увалакали нашу картину и теперь шлангом прикидываются.
Именно по этой причине "Джаконда" в 1911 г. была украдена из музея. Похититель — реставратор музея, этнический итальянец. Мотив — "вернуть картину народу Италии". И вывез картину в Италию.
Забавно, что некий искусствовед называет картину "холстом". Пишет, что сохранность картины очень пострадала от "невежественного неоднократного скручивания в рулон".
Интересный специалист. "Джоконда" (как и многие другие картины) не холст, а плотно сбитые сосновые доски. Интересно было бы посмотреть на невежественное скручивание сосновых досок в рулон.
Когда Марлен Дитрих приехала в Советский Союз ее спросили: "Что бы вы хотели увидеть в Москве? Кремль, Большой театр, мавзолей? "И эта недоступная богиня вдруг тихо ответила: "Я бы хотела увидеть советского писателя Константина Паустовского. Это моя мечта много лет! "Сказать, что присутствующие были ошарашены, — значит не сказать ничего.
Мировая звезда — и какой-то Паустовский?! ( мнение организаторов встречи) Что за бред?! Но всех — на ноги! И к вечеру Паустовского, уже тяжелобольного, наконец, разыскали.
То, что произошло тогда на концерте, стало легендой. На сцену вышел, чуть пошатываясь, старик. И тут мировая звезда, подруга Ремарка и Хемингуэя, — вдруг, не сказав ни слова, опустилась перед ним на колени в своем вечернем платье, расшитом камнями. Платье было узким, нитки стали лопаться и камни посыпались по сцене. А она поцеловала его руку, а потом прижала к своему лицу, залитому абсолютно не киношными слезами. И весь большой зал сначала замер, а потом вдруг — медленно, неуверенно, оглядываясь, как бы стыдясь чего-то! — начал вставать. И буквально взорвался аплодисментами.
А потом, когда Паустовского усадили в кресло и зал, отбив ладони, затих, Марлен Дитрих тихо объяснила, что самым большим литературным событием в своей жизни считает рассказ Константина Паустовского "Телеграмма", который она случайно прочитала в переводе в каком-то немецком сборнике. "С тех пор я чувствовала некий долг — поцеловать руку писателя, который это написал. И вот — сбылось! Я счастлива, что я успела это сделать"
Лет 45 назад, на лекции по патентному праву, доцент рассказывал, как можно использовать приобретённое, формально не нарушая патента:
Когда Эйзенштейн снял свой знаменитый "Броненосец Потёмкин" (ну, помните: первая руцкая революция началась на том корабле, с того, что команда бунтует из-за испорченного мяса, а часть команды накрывают брезентом и расстреливают), то его советы продавали ленту всем, кто хотел...
Шведы купили фильм (как известно — несколько коробок с плёнками, которые заряжались в кинопроектор в установленной очерёдности), но в прокате показвали: морякам дают гнилое мясо, начинается бунт на корабле... знаменитый проход броненосца сквозь черноморскую эскадру без выстрелов... Конец фильма(!)Ж бунтарей накрывают брезентом и расстреливают. ..
Это обеспечило хорошим настроением всю группу на весь день!
