Мало того, что мой дед уже в том возрасте был идейным коммунистом, и в

13 лет перевёл интернационал на английский не подозревая, что это было сделано задолго до него, он был ещё и тем самым Jude. Разгорячившись, он выбрал цирюльню с одним из таких плакатов на витрине и вошёл. Надо добавить, что одет мой дед был как Дэнди лондонский, и на пиджаке его красовался английский герб. Он был очень вежливо принят и усажен в кресло для бритья. Брить его начал подмастерье, молодой парень примерно его возраста, под пристальным взглядом грузного мастера сидевшего неподалеку.

— Вы англичанин? — вежливо поинтересовался подмастерье у деда.

— Нет ответил дед, по немецки, — и сухо добавил – Я еврей..

Тёплое лезвие в руке подмастерья резко остановилось в районе горла. Он изменился в лице, его даже перекосило от такой дерзости. Он замолчал но всётаки добрил деда уже в полной тишине и с каменным лицом, косясь в сторону мастера. Дед мой также в полной тишине и затаив дыхание следил за лезвием. Деду казалось, что брили его целую вечность...

Молча расплатившись, он вышел и быстрой походкой пошёл в отель. Пройдя метров сто он услышал быстро приближающиеся шаги за спиной. Внезапно кто-то схватил его за руку и резким движением затащил в ближайшую подворотню, развернувшись дед увидел того молодого подмастерье с горящими глазами. Эти глаза он запомнил на всю жизнь. Подмастерье вложил свою руку в дедову ладонь и скороговоркой сказал, -Извините меня, что я так себя повёл. Мне стыдно, что я работаю у мастера который состоит в нацисткой организации. Австрийский народ не фашисты, они ненавидят

Гитлера.

Сказав это, он развернулся и убежал. Постояв с минуту на месте и придя в себя дед отправился в отель. Эту историю он пронёс собой через всю войну, и иногда верил им, молодым Австрийским солдатам взятым в плен после тяжёлых сражений, которые сидя на коленях под дулом обезумевшего командирского ТТ в истерике орали Гитлер капут...

Наш полет в нирвану в перерыве между нетленными композициями нарушают ритмичные удары во входную дверь квартиры. Дед, проживающий в нижней коммуналке аккурат под нашей комнатой, ломится к нам и, похоже, не вполне разделяет наши музыкальные вкусы. Мы узнаем о только что звучавшей музыке и о себе много нового и то, что таких пи.. ков как мы надо расстреливать без суда и следствия, но обещание вызвать милицию нас несколько успокаивает – немедленная расправа все-таки не последует.

Вопиющая несправедливость суждений нашего нижнего соседа и особенно в отношении нашей любимой музыки – нас задела… Не то что мы отвязные хулиганы, но в сердце стучит обиженный рок… Микрофон подключаем к магнитофону, пододвигаем его вплотную к тикающему будильнику, колонки кладем на пол динамиками вниз и громкость на полную… Тик-так, тик-так, тик-так…

Через пару дней приходит повестка в товарищеский суд. Родители принимают соломоново решение и отправляют нас – подростков, на этот суд одних: сами заварили – сами и расхлебывайте. Общественность, собравшаяся на суд, готова вынести нам обвинительный приговор в момент нашего появления в красном уголке ЖЭКа – только за наш внешний вид. Ведь уже по нашим волосам до плеч совершенно понятно, что мы с братцем заслуживаем самой суровой кары. Но процедура требует, чтобы потерпевшая сторона высказалась. Дед повторяет все обвинения в наш адрес, которые он уже сформулировал у дверей нашей квартиры. Несмотря на ярко эмоционально окрашенные лексические обороты обвинительной речи, не принятые в официальном общении, мы видим, что сочувствие общественных судей явно на стороне нашего соседа и готовимся к худшему… И вдруг, завершая свою пламенную речь, дед говорит: "И еще – у них в комнате так громко тикают часы, что я заснуть не могу! "

Немая сцена, общий хохот товарищей судебных заседателей и занавес…