Проработала в школе полгода. Заметила интересную вещь. В любой касте педагогов всегда есть дама, которая в работу сублимирует неудавшуюся личную жизнь: остаётся на работе допоздна, приходит в праздники, в выходные, да и делает втрое больше остальных — мысли же надо куда-то деть.

Конечно же, её любит и хвалит начальство — во-первых, бесплатная рабочая сила, во-вторых, чаще всего завучи — это такие же дамы, которые своего поста добились именно тем, что пахали, а пахали ровно по той же причине... Да что там, большинство завучей либо в разводе, либо с мужьями совсем не говорят. Думала, это мне так повезло. Поговорила с одногруппницами (почти все с выпуска пошли работать в школы, многие в другие города даже) — нет, везде так.

И вот за эти полгода увидела любопытную тенденцию: приходит молодая учительница, особенно если бездетная или вовсе незамужняя — и начинается дедовщина. Ей втирают, что такой ритм работы нормальный, что выглядеть хорошо педагогу нельзя, требуют переработок, никакой помощи не оказывают, зато постоянно провоцируют на скандал. Девочки, которые пришли с горящими глазами и желанием нести детям доброе и вечное, через несколько месяцев теряют все, с чем пришли. Ходят по школе серые безжизненные куклы в костюмах старой девы, с потухшим взглядом, и вяло переругиваются с этими тетками. Личной жизни в таких условиях никакой, отдыха никакого, и вот спустя несколько лет мы видим очередную тётку, которой кроме школы и податься-то некуда, которая своих детей не видит из-за переработок, да и не хочет уже видеть, и не узнать в ней ту бойкую и жизнерадостную диву, которая в эту школу пришла работать.

Такой вот круговорот теток в системе образования. Саму чуть это опасное сосало не засосало. Как только начала замечать, что ничто не радует, а желание одно — чтобы отвалили, написала заявление на увольнение. Без работы не осталась — педагог я хороший, с опытом, взяли меня на старую работу (частники) с распростёртыми объятиями. Но детей оставлять было искренне жаль. Они-то как раз живые, бойкие, умные, и им невыносимо скучно с этими тетками...

Учились мы на первом курсе Новороссийского Высшего Инженерного Морского Училища (НВИМУ). Одним из самых чудовищных нарушений дисциплины первокурсником считалось неотдание чести патрулю. Старшины перед каждым увольнением проводили инструктаж на предмет уставного поведения в увольнении, никогда не забывая упомянуть неизбежные кары, грозящие молодому "плафону", попытавшемуся вместо молниеносной отдачи, удержать эту честь при себе.

Но черт побери!

Начиная с первых же дней мы постоянно слышали истории от своих товарищей о том, что грозный патруль вместо положенной им проверки увольнительных документов только смеялся в ответ. И не то, чтобы патрули так уж бездействовали. Параллельно с рассказами о патрулях смеющихся, мы являлись свидетелями рассказов о патрулях свирепствующих. Наконец, настал и мой черёд наткнуться на патруль, который, к счастью, оказался смеющимся. Как и положено, завидев издалека группу курсантов-старшекурсников с красными повязками, я перешёл на строевой шаг и приложил руку к козырьку своей мичманки. Патруль ответил мне весёлым ржанием, не называя, однако, причин своего ликования.

Впоследствии выяснилось, что честь мы отдавали дружинникам.

Эталоном журналистского фиаско в эпоху гласности стала статья перепечатанная во всех мало-мальски известных изданиях, суть которой адаптированный репортаж про самородок.

Там становится известно, что горный инженер, находит самородок весом три килограмм триста грамм, ну и в его отсутствие супруга дает интервью с двусмысленными

Однажды меня укусил шершень. Ощущение такое, будто палкой ударили. Но это только начало. Потом руку раздуло. Неимоверный зуд, плюс сильнейшая головная боль. Температура — под 40, озноб, пот холодный. Прошло через две недели. Первые три дня думал, что кони двину.

И вот как-то сижу, пардон, в деревенском сортире. Залетает эта красота, с палец величиной. И я его, автоматически, газетой — бабах! И оно падает... мне в штаны. И там теряется. Жуть! У меня в штанах — шершень! Помня, что было у меня с рукой... На ногах — офицерские сапоги и солдатские галифе (на даче ходить — лучше не придумаешь). Как выскочил из этой сбруи — не помню. Ощутил себя уже босиком, без штанов, стою перед сортиром. И в моих брюках — этот монстр!

Избивал брюки лопатой минут пятнадцать.

Очнулся — стою с голой жопой, с лопатой наперевес, и вкрадчивый голос жены сзади:

— Дорогой, за что ты их так?

Подруга работает в государственном архиве — в девятиэтажном здании с постоянно ломающимся лифтом. Все обращения к директору по поводу починки игнорируются, ответ один: денег нет. Когда кто-то застревает, вызывается лифтер, который вызволяет узника. Лифт на какое-то время начинает работать, но очень скоро история повторяется. В последнее время случаи застревания сотрудников происходят ежедневно, так как ресурс механизма практически исчерпан.

На днях в лифте застряла дама преклонного возраста, не отличающаяся отменным здоровьем. Лифтера ждали час, и когда ей, наконец, удалось выбраться, она бросилась к директору со словами, мол, когда же это кончится, у меня больные ноги, и мне пришлось в течение часа стоять в ожидании лифтера. Директор почесал затылок и обещал разобраться. И действительно разобрался. На следующий день по его распоряжению в лифт был поставлен стул.