древнюю Парфию или евреев-подпольщиков за рубль или пять в зависимости от количества слушателей. Ну и приходилось посещать все спектакли заезжих театров и раз съездить в Ригу на балет "Щелкунчик". И это пресытило меня до такой степени, что казалось сам уже мог писать пьесы не хуже знаменитого земляка фон Визина.

И когда я пустился в собственное жизненное плавание, то немного одичал. Был в театрах пару-тройку раз и все. На концерте Северного народного хора в Архангельске вместе с Коробком. В натуре конечно их пение впечатлило и еще там была устроена закрытая книжная лавка для своих. Еще помниться купил книгу про Гитлера и вечерами обсуждали с ним. Его брали на учебу в Академию Генштаба и он посещал какие-то подготовительные курсы в штабе нашей армии. Еще казус вышел с этим Гитлером. Лаврову порекомендовали из современных русских историков меня и начитавшись он ляпнул на какой-то конференции, что Гитлер еврей. С тех пор я стараюсь поменьше писать. Еще в Москве был в театре и раз в городе, вот и все.

Поэтому вернувшись в пятницу вечером из командировки, а посылали меня как ценного специалиста по всяким латвийским еб@ням. Надо было квартиру отрабатывать и потом покупать всякие шифоньеры и кастрюли. И вот вернувшись я неожиданно застал свою молодую жену густо накрашенной и в парадном платье.

— Куда собралась? — спросил я.

— Сегодня идем в театр!

Мне было велено быстро помыться и переодеться в костельные брюки и джемпер с аусеклисом. Я обрадовался, что она решила вернуть меня в культурное сообщество.

Но радовался зря, все было по другому. Мой папаша купил через знакомого два билета на первом ряду на спектакль какого-то театра модерна из Ленинграда. В представлении обещали элементы эротики. И вот он в предвкушении напился на работе с позавидовшими ему коллегами и ценное мероприятие срывалось, а билеты были аж по десять рублей. По дороге домой он на полусогнутых заявился в мою квартирку и вручил моей супруге пару билетов и полевой бинокль. Потом выпросил сто грамм на посошок и был таков.

Через каких-то двадцать минут трамвай катил нас к зданию театра. Зал в котором был набит под завязку интеллигентами и фанатами перестройки. Мы гордо уселись в первом ряду по центру. И вот торжественно подняли занавес.

Занавес подняли и на сцену под музыку Петра Лещенко "Дня давай блины с огня... " выбежала труппа. Это были две молодые девки и старый лысый мужик, похожий на черта. Сценические костюмы у них состояли только из поношенных физкультурных штанов советского пошива. Брюнетка была уральской низкозадой породы с висящими сиськами, а блондинка балтийской с более аккуратной грудью. Артисты исполнили свой модерновый танец и черт отдышавшись прочел что-то типа лекции про этого Лещенко. Снова врубили фонограмму и пустились в пляс по новой. Через полчаса однако приелось смотреть на голые торсы, а грязные их пятки, которыми он махали перед нашими носами, стали пробивать на смех. Публика сзади зашуршала и многие подались на выход. Я сидел в надежде дождаться момента, когда они станут стягивать с себя треники, но понапрасну. Я уже стал проклинать в душе непутевого папашу. За червонец можно было бы снять и девку в кабаке, выпить под местный ансамбль и пощупать сиськи и письку.

Запланированный на субботу спектакль почему-то не состоялся. То ли актеров эротического жанра расстроил полный провал, то ли судя по слухам черту у гостиницы наваляла [ман]дюлей местная шпана и он с фингалом и девицами отбыл обратно на вечернем в Питер. Больше мне посещать театр как-то не доводилось, да я и сам в соем роде артист.

Началось всё с игры в шахматы во дворе обычной панельной девятиэтажки. Там постоянно собиралась организованная группировка пенсионеров, высоко развитых интеллектуально, не то что эти пи[тухи] — которые [зв]издят, что украинского языка никогда не существовало. Ну да и х[рен] на них — история про лётчика, а не про пи[тух]ов и слесарей акпп. Как и при любой другой игре — будь то карты, домино или монополия, всегда происходили какие-то конфликты и баталии. И вот во время одной из таких баталий, когда шли выяснения кто прав, а кто нет — с Михалычем случился инсульт. Паралич. Я не знаю медицинской терминологии — он просто лежал и требовал постоянного ухода. Супруги его, тети Зины давно не стало и вся ответственность лягла на Гену и Дину. Восемь лет. Восемь лет старый лётчик умирал. Он вёл здравые диалоги, имел ясный взгляд и острый ум. Но со временем всё это угасало... Естественно, они заботились о нём. Каждый день приезжали домой, кормили, гигиена и всё что нужно. Уже не задолго до смерти, всё как всегда — зашли в квартиру. Дина пошла на кухню приготовить умирающему отцу покушать. Гена включил в комнатах свет и присел возле него. Середина лета.

— Ну как ты, Михалыч?

Обычная дежурная фраза. Михалыч смотрел на лампочку. Шесть часов вечера. Лето. Тогда ему уже было очень трудно произнести несколько слов. Это требовало огромных усилий и времени. Михалыч перевёл взгляд на Гену.

— Михалыч, что хочешь сказать?

Гена наклонился к нему ближе, чтобы помочь ему сосредоточиться. Было видно как старик собирает все силы в кулак на одну фразу.

— Ну давай Михалыч, я тебя слушаю.

Михалыч напрягся и резко выдохнул:

— Свет, [м]лядь, выключи — день на улице!