увольнения в трудовых книжках писали — ликвидация учредителей. Я тогда закончил второй курс тюменского индустриального и, удачно отмазавшись липовой справкой от романтической геологической практики, принял волевое для себя решение не растрачиваться впустую на отдых, а устроиться куда-нибудь подзаработать.

В сущности, выбор работы для студента был тогда невелик. Можно было, к примеру, устроиться сторожить садик или стройку. Преимуществом такой работы было то, что можно было водить по ночам в сторожку знакомых барышень и даже, при наличии состоятельных друзей, брать у них на ночь видак с кассетой увлекательного тевтонского п@рно. Но я в те дни как раз переживал очередную грандиозную любовную драму и решил на некоторое время подвязать с женщинами с целью осмысливания причин происходящего. Не то, чтобы я хвастаюсь, но девки тогда меня обламывали с редким постоянством. И вдобавок у работы сторожем был ещё один нюанс — при всех потенциальных возможностях она имела серьёзный недостаток — платили мало, всего полтинник в месяц.

Был ещё вариант подстричься покороче и сдаться в какую-нибудь бригаду, кои создавали тогда все кому не лень. Почти все мои товарищи, с кем после армии ходили на бокс, уже торчали в оных. И даже уже успели наполучать в общее пользование старые праворукие шушлайки, на которых важно носились по городу, как совы над просекой. Но саму мысль о том, что придётся лупить кого-либо за то, что у него есть деньги, а у тебя нет, я как-то всегда находил несколько абсурдной, поэтому этот вариант тоже не рассматривал.

*

В конце концов, я решил тупо пойти грузчиком. Они, судя по объявлениям, требовались везде, и зарплата у них была значительно выше, чем у тех же сторожей.

Первое место, куда я устроился, был наш хладокомбинат. Там я проработал, чтобы не соврать, ровно один день. В бухгалтерии на меня завели первую в моей жизни трудовую книжку, где была прописана моя должность — "работник склада". Сам склад, куда меня отправили, располагался в ангаре за толстой железной дверью с табличкой "ЗАКРЫВАЙ ДВЕРИ, БЕРЕГИ ХОЛОД!". Повсюду в нём стояли большие промышленные холодильники. За одним из таких в углу, трое остальных работников склада стоя пили по очереди что-то из мутной стеклянной баночки, запивая это водой из стоявшего на перевёрнутом ящике чайника. Моему появлению никто из них не удивился. Мне лишь сунули старую фуфайку, а вслед за ней и баночку со словами:

— Пей.

— Я принюхался. Пахло больницей.

— А закусить есть? — робко поинтересовался я.

Подавший мне банку привстал и, отломив со стенки холодильника кусок намёрзшего там снега, протянул мне, повторив:

— Пей. Ща коров привезут.

Не знаю почему, но я выпил. С трудом, конечно, ибо до этого дня спирт я ни разу в своей жизни не пробовал. Его могучее действие я ощутил практически мгновенно и, видимо, оно и помогло мне выжить в следующие два часа, когда мы крючьями выгружали целую машину коров, точнее их обледенелые туши, которые затем наваливали на заднюю дверь склада, одни на другие до самого потолка. Адский труд. Когда мы к обеду закончили, и пошли к себе в угол пить чай с пряниками, то сил не было даже держать чашку в руках.

После краткого чаепития по кругу была вновь пущена баночка со спиртом, от которой мне даже не пришлось отказываться, потому что к тому времени я уже пьяно дремал, привалившись спиной к холодильнику. Вероятно, меня решили пожалеть и больше не будили, и почти до конца рабочего дня я там и проспал. Проснувшись, я обнаружил, что во сне я завалился набок и лежу возле ящика на своём фофане. Голова моя при этом оказалась зажатой между чайником и холодильником. Всё тело ужасно затекло и кроме этого жутко болели уши. Зажав их руками, я пешком доковылял до второй городской больницы, где по вечерам подрабатывал медбратом одноклассник, учившийся в "меде". На моё счастье была его смена, и он тут же провёл меня к дежурному врачу. Вынесенный мне диагноз удивил всё приёмное отделение.

Как выяснилось при обследовании, одно ухо я умудрился об холодильник обморозить, а на втором, что было рядом с чайником получить ожог первой степени. Доктора, смазали мне уши разными мазями и замотали голову бинтом, взяв с меня честное слово, что в конце недели я появлюсь у них на осмотре, чтобы они могли показать мои чудо-уши студентам мединститута. Случай-то, как они сказали, совершенно уникальный. Я даже немного загордился собою тогда. Правда, когда я причапал домой и смотревшая очередную серию "Просто Марии" мать увидела меня во всей красе, то чувство гордости несколько ослабло. Подумав, что меня избили бандиты-рэкетиры, сирену она тогда врубила нешуточную. Хорошо ещё, что отец был в командировке. Кое-как её успокоив, я прошёл к себе в комнату, отказавшись от ужина.

*

Уши у меня болели ещё несколько дней. Кожа на них начала облазить, отваливаясь целыми кусками, которые с удовольствием пожирал наш домашний кот Кузя, впоследствии по причине безжалостной кастрации перекрещенный в Изю. После того, как уши зажили окончательно, я решил снова поискать работу. Хладокомбинат я уже не рассматривал, поняв, что второй рабочий день мне там не выдержать. На второй день поисков я устроился грузчиком на почтовый участок тюменского железнодорожного вокзала, где честно отработал две недели. Там, слава богу, во время работы не пили, да и люди были постарше и посолидней. Молодой был вообще я один, все остальные годились мне в отцы, называли меня "студент" и с работой особо не напрягали.

Основной моей обязанностью было вслушивание в процесс перекидывания из рук в руки посылок во время разгрузки, с целью обнаружения характерного "булька". Услышав желанный звук, я тихонько присвистывал, и обозначенная посылка укладывалась в особую кучу возле задней стены склада сплошь подрытую воровскими норами. Под вечер такие посылки дербанились в дальнем углу склада, спиртное утаскивалось с той стороны и употреблялось в кустах подальше от вокзальной площади. Алкоголь был в дефиците, и поэтому вероятность получения посылок с возможной выпивкой на нашем участке устойчиво стремилась к нулю.

Зарплату на участке выдавали дважды в месяц, что меня тогда, по всей вероятности, и сгубило. Получив на руки сумму адекватную трём моим месячным стипендиям, я на радостях внял доводам коллег по работе о безусловной святости пролетарских традиций, вместе с ними отправившись проставляться за первую зарплату в нашу привокзальную пельмешку. Вроде как бы выпить по кружке пивка. Там я купил всем по пиву и по беляшу. Сперва хотел взять на закуску появившиеся тогда в продаже чипсы, но бригадир, с сомнением повертевший в руках шуршащий пакетик, веско произнёс:

— Не у каждого коммуниста от картошки х[рен] стоит.

Проникнувшись, я и взял всем беляшей. А после пива, послушавшись мудрых советов, о том, что понижение градуса издревле считается в рабочей среде дурновкусием, я заказал водку, затем под водку пельмени и снова водку. Потом, помню, все дружно стали стрелять у меня мелкие деньги. На все мои опасения, что денег мне уже просто может не хватить рассчитаться, я слышал:

— Да не ссы, студент, завтра скинемся, обратно всё получишь!

После этих благородных, но, как выяснилось впоследствии, совершённо лишённых жизненной почвы заявлений, я, раздав практически весь аванс, захмелел окончательно и вскоре, пропустив всех друзей моих медлительный уход, уже безмятежно дремал за своим столом. Очнулся я уже за полночь, совершенно один, с головою гудевшей как мигалка и полным отсутствием денег в карманах. Вокруг меня, словно герои Эллады, дружно дрыхли вокзальные бомжики. Кое-как добравшись пешком до дома, я, не раздеваясь, рухнул в постель.

На следующий день меня еле-еле подняла мать. С трудом разлепил глаза, я обнаружил, что уже половина одиннадцатого. Спать мне хотелось как собаке Павлова. В ушах шумело так, словно кто-то приложил к ним две огромные морские раковины. Из-за двери доносился разговор родителей:

— Да что с ним творится? — сердито вопрошал у матери вернувшийся утром с командировки отец.

— Может, просто устал? — пыталась та как-то сгладить ситуацию.

— Да какой там устал? К нему же в комнату зайти невозможно, выхлоп стоит как на спиртзаводе. Ладно, вечером с ним поговорю.

На работе я появился только к полудню. На участке все ходили с похмелья злые и зелёные как инопланетяне. В ответ на мои робкие вопросы о деньгах, вчерашние кореша морщась отворачивались и, в конце концов, послали к бригадиру, который суровым рэпом мне объяснил, что никто меня на верёвке туда не водил и соответственно никто никому не должен. А ежели я лично решил угостить товарищей по работе (за что мне, конечно, спасибо), то и должен делать это от души, а не вести себя впоследствии с сослуживцами как кошерная интеллигенция. Тут такое не приветствуется. И вообще работать надо, никто здесь за меня пахать не нанимался.

Использование в бригадировой речи такого стилистического приема как бессоюзие придавало ей особую стремительную выразительность, и, несмотря на жуткую головную боль, до меня мало-помалу дошло, что все мои полумесячные заработанные деньги я, увы, безвозвратно проканал как Буратино курточку. Молча начав работать, я стал обдумывать сложившееся положение, и вскоре, вместе с осознанием факта банального кидалова, ко мне пришло и чувство обиды на коварство вчерашних собутыльников. План мести созрел быстро и к концу трудодня моими стараниями были отобраны и заныканы "на вынос" четыре тяжеленные посылки. В трёх из них по квитанции шли учебники в школу МВД, а в четвёртой ехала кукла, умеющая отчётливо и жалобно говорить "ма-ма" каждый раз, когда посылку переворачивали.

Подготовив, сей злодейский акт возмездия, и, отказавшись от опохмела, я поспешил после работы домой, решив больше на участке не появляться, явственно понимая, что после последней моей выборки деловые отношения с коллегами запросто имеют все шансы перейти в романтические.

*

Третьим моим местом работы, куда меня устроила мать, стала коммерческая фирма "ПЭКо". Устроила через соседку снизу, чей родственник работал там охранником в круглосуточном ларьке, что тогда покрыли весь город, как бык Европу.

— Что мне там делать-то надо? — спросил я мать вечером.

— Будешь там пока на подхвате, лучше уж в ларьке, чем по вокзалам спиваться.

До этого с бизнесом в своей жизни я никогда не сталкивался и вообще, честно говоря, только недавно и узнал, что само слово бизнес пишется через Б.

Моя новая должность называлась помощник руководителя. Появилась она не так давно, но уже начала пользоваться популярностью у нарождающегося бизнесменского корпуса. В принципе, и сама наша фирма возникла недавно. Дядя моего директора, отмутив в свою практически личную собственность несколько энергопредприятий, для проводки каких-то своих тарифов учредил нашу фирму-прокладку, где директором поставил своего племянника. Его он выдернул с какой-то государевой конторы, предоставил ему офис, выделил жильё и подъёмные. Ставить на хозяйство кого-то не из родственников тогда считалось не комильфо. Да и наёмных управленцев, коих сейчас как говна за баней, в начале девяностых просто не было.

Мой директор, получив свои первые в жизни крупные деньжищи, последовательно выполнил весь, свойственный тому времени, алгоритм действий. А именно — приобрёл в "комке" рыжую кожаную куртку-косуху, напечатал себе первые чёрно-белые визитули и купил старый 123-й Mercedes. Мерседес был зелёновато-серый, с задним приводом и дизельным двигателем. Его, некогда блестящая краска, с годами потускнела, приобретя тот бутылочный оттенок, который в старину называли цветом "влюблённой жабы". Нормально мотор заводился только с утра, в нагретом же состоянии капризничал. Тем не менее, шефу его автомобиль очень нравился, он ласково называл его "мой пепелац" и лично периодически выходил вниз протереть ему зеркала. Вот благодаря этому крокодайлу меня и приняли на работу.

Совершив в уме нехитрые арифметические действия, директор вычислил, что взяв меня в штат, он даже сэкономит на времени и на соляре. От меня же требовалось выполнять мелкие поручения, помогать грузить в ларьке товары при подвозе, толкать мерина в случае явного его незавода, либо сидеть внутри при работающем двигателе, пока директор будет выходить из него "делать бизнес".

Ларёк наш находился прямо под окнами нашего офиса. Покупка его была первой коммерческой инициативой моего директора. Что, в принципе, неудивительно, тогда все их ставили. Но с ларьком ему, можно сказать, повезло. Во-первых, стоял он недалеко от центра, а во-вторых, в отличие от тогдашних уличных уродцев, обычно изготовленных из приваренных к швеллеру листов железа, нашей фирме от, не так давно сд@хнувшей "выездной торговли", достался профессиональный торговый павильон, настоящий маленький магазинчик.

Сам офис располагался в недавно переделанном под кабинеты бывшем заводском актовом зале с оставшимся соответствующим антуражем. Мне все эти высокие лепные потолки, полированный паркет и огромные хрустальные люстры сильно напоминали загс, куда я весь прошлый курс по переменке таскал своих одногруппниц подавать фальшивые свадебные заявления для получения талонов на заветную отоварку в "брачке". Популярное было тогда среди студентов занятие. Но, в общем-то, со стороны всё у нас в офисе выглядело достаточно солидно. Возле входной двери гордо красовалась табличка "Первая Энергетическая Компания".

Состоял офис из двух кабинетов, причём первый был проходной. В нём под большим цветным постером "Эллен и ребята" сидела нанятая чуть раньше меня секретарша Марина, смазливая лохиня с глупыми газельими глазами, беспрерывно жующая с открытым ртом появившуюся недавно забугорную жвачку "Love is…". Что происходило вокруг неё она особо не понимала, да и не старалась понять. В первый же свой рабочий день я ей задвинул, что, насколько мне известно, наша фирма учреждена для торговли чебурашками, которых шефу будут поставлять из белорусских лесов, где, собственно говоря, чебурашки и водятся. А под вечер случайно услышал, как она на полном серьёзе излагает эту версию какой-то своей подруге по телефону. Телефон стоял перед ней — новенький "Панасоник", по которому она обычно отвечала заученную фразу:

— Нет его, вышел "Мерседес" проверить... А кому перезвонить-то?

Директора она боготворила и при его появлении заметно краснела. Но, в принципе, существо она было безобидное, и всё своё свободное время я торчал возле её стола. Тем более, что там я, по крайней мере, не мёрз.

Во втором же кабинете, где располагался сам директор, всегда стоял ощутимый морозец. Причиной тому было стоявшее в левом углу кабинета невиданное по тем временам чудо — кондиционер. После покупки, думая, что именно так он и должен работать, директор установил его на самое последнее деление, где была нарисована голубая снежинка. Спорить с шефом было особо некому, поэтому в его кабинете холодно было как в вытрезвителе. В правом углу стояла кадка с другой входившей в обиход новинкой — вечнозелёным деревом из искусственной зелени, которое упорно поливала приходившая по вечерам уборщица. Один раз я даже видел, как она, цепко ухватившись, втихаря вырвала пару листочков на рассаду, спрятав их в тряпочку.

Посреди комнаты находился стол, на котором стояла другое заграничное диво — бэушный PC 286 с треснувшим снизу монитором, который шеф включал, когда садился играть на нём в тетрис. Сбоку от стола с компьютером стоял шкаф для документов, за стеклянными дверцами которого заманчиво посверкивали яркими этикетками диковинные разноцветные ликёры "Кюрасао". Время от времени, когда директору надоедало играть на компьютере, он вставал и по очереди вытаскивал бутылки из шкафа, задумчиво рассматривая сквозь них видневшийся в окне кусочек улицы. После чего уровень его деловой активности даже несколько повышался, и директор начинал звонить "по делам". Хотя, дел-то, надо сказать, как раз и не было и, затарив с утра ларёк, добрую часть рабочего дня мой начальник мучался вечным вопросом передовой русской интеллигенции — Чё делать?

Делать ему, в основном, было тупо нечего. Помимо ларька и дядиных тарифов вся деятельность фирмы сводилась к каким-то случайным сделкам, случайные товары покупались у таких же начинающих предпринимателей и продавались случайным людям. Всё это гордо именовалось посреднической деятельностью. В ходу тогда было построение цепочки от владельца товара до конечного покупателя. Там могли находиться совершенно разные фирмы и люди, но бывало, что всё каким-то волшебным образом срасталось, и в конце каждый мог получить свою малую дольку. Вот и наша контора участвовала тогда во множестве таких, по большей части беспонтовых операций и даже умудрялась иногда чего-нибудь продавать.

Схема работы была простая: по рекламе находился потенциальный покупатель, которому нужна была некая продукция, за которую он может рассчитаться каким-либо своим товаром, который в свою очередь пользуется спросом у какого-нибудь третьего или четвёртого лица, часто размещавшего своё объявление в той же самой газете. Оставалось только свести нужных продавцов и покупателей. Самое интересное, что некоторые сделки всё же прокатывали, причём с нашей нехилой наценкой. Но чаще всего посредническая цепочка трагически разрывалась, оставив большинству горе-участников лишь фантомную боль по упущенной выгоде, которую они, как правило, уже успевали посчитать, а некоторые и потратить.

*

Ларёк же работал как часы и, как мне теперь кажется, он один и приносил реальную прибыль. С утра мы с оптовых баз подвозили в него всё то фуфло, которое тогда пользовалось спросом: пепси, пиво багбир, сигареты (магна, бонд и мидвест), цветные презервативы, растворимые соки зуко и юпи, жвачки турбо, коробки с пакетиками сушённых бананов, шоколадки топик, конфеты мамба и прочие деликатесы, некоторые из которых уже и не вспомнишь. Алкоголь потяжелее завозили даже два раза в день: ликёры, водку маккормик и распутин. Наверняка всё это было левое-прелевое, но кому тогда могло прийти в голову, что когда-нибудь товары будут проверять на предмет контрафакта?

Самое замечательное, что, на мой взгляд, было в ларьке это наша продавщица Танька. Продавщицей была она одна, лишь по воскресеньям подменяясь дочкой бухгалтерши. Работать в ларьке ей, по-моему, нравилось. Зарплату ей платили небольшую, но она неплохо добирала на ночных продажах, ведь ларёк был открыт до часу ночи. До этого Танька трудилась на нашем моторном заводе, где она собирала корзины сцепления для "москвичей".

— Я с корзинкой — говорила она — прошла Крым, Рым, Берлин и Токио. Как Красная Шапочка.

Лет ей было немногим за тридцать. Довольно привлекательная для своего возраста разведёнка, хотя уже с некоторой долей осенней усталости в глазах. Меня она всегда поражала перлами, которые с невозмутимым видом без труда выдавала на любое происходившее событие или реагировала на просьбу покупателей. Вот только некоторые из них, которые я сейчас могу припомнить:

— Двери закрывайте — жёны изменять будут!

— Вы зажигалку или покупайте или на место ложьте. Я не Прометей всем огня бесплатно давать!

— Ты почему мимо урны бросил?! Вот из-за таких рождаемость и падает, никто попасть не может!

— Как я вам, молодые люди, икру в вобле нащупаю?! Я вам что — гинеколог?

Вторым нашим работником в ларьке был, навсегда победивший анорексию, охранник Володя. Патологический, по сути, бездельник, как и большинство своих собратьев по профессии. Девяносто процентов своего рабочего времени Володя неторопливо натирал специальной бархоткой свой перстень-печатку, похожую сбоку на лёгкую шахматную фигуру. Тогда, кстати, работать в охране было даже, в какой-то мере, престижно. Это сейчас у нас полстраны охранники, в каждом городе поутру одна картина - толпа мужчин в камуфляже домой с узелками бредёт с дежурства, половина с похмелья.

Видно было, что Танька ему нравилась, он всячески её опекал и очень стремился завоевать её расположение, часто встревая в ссоры с покупателями, приключающиеся по причине её острого языка. Танька же периодически его обламывала.

— Какой целоваться, Володя? — смеялась она — от этого ж только пломбы вылетают.

Володя приглядывал за директорским мерсом, что стоял сбоку от ларька, днём — чтобы не спёрли антенну, а по вечерам, когда становился заметным мигающий красным цветом маячок сигнализации, следил чтобы не пинали по дверям и колёсам. Сигналки тогда только появились, и пнуть по машине, чтоб она заорала на разные голоса, многие прохожие считали удачной мыслью.

Ещё одним охранником в нашем ларьке числился какой-то тайный индивидуум, которого велел оформить туда дядя директора. Ну, вы понимаете, куда ж без них было…

*

Всю первую свою трудовую неделю я проездил с директором на его пепелаце. Первый день на заднем сиденье, а потом, когда директор осознал, что при такой езде он сам больше похож на моего водителя, и рядом. Начиная со второй недели, он уже периодически сажал за руль меня. Я бы лицемерил, если бы утверждал, что такое занятие меня не радовало. Пару раз мне даже удалось засветить из мерса свою физиономию знакомым, что весьма укрепило мой статус "на районе". Кроме этого мы отвозили бухгалтерше печать, накладнушки, счета и прочие важные для бизнеса документы. Вся эта движуха была, по сути, беспонтовая и сейчас всю эту деятельность легко заменили бы факс с электронкой, но тогда всё это казалось абсолютно естественным.

Как правило, пару раз в неделю Директор обычно надумывал поceксовать и тогда мы катили к его полюбовнице. Он, как и большинство рано женившихся мужчин, земную жизнь пройдя наполовину, успел ко второй половине обзавестись настоящей своею любовью. Его femme fatale была средних лет красавицей модильянистого типа, с зелёными, как у беды, глазами. Выглядела она, надо отдать ей должное, очень даже ничегошно. Когда мы заезжали за ней, и я пересаживался назад, то переднее седушку приходилось даже отодвигать, чтобы влезали её длинные, в розовых лосинах ноги. Городская ceкс-индустрия по сравнению с нынешними временами была на зачаточном уровне, поиски спонсора считались тогда в обществе определённой нормой, и такие старлетки пользовались тогда довольно устойчивым спросом у появляющегося предпринимательского класса. Позже с появлением интернета и индивидуалок спрос на услуги подобных дам резко снизился.

Домашнего телефона у неё не было (о сотовых тогда даже не слышали) и для того, чтобы их рандеву состоялось, мы вначале подъезжали к магазину стройтоваров, куда я заходил высмотреть её мужа, лысого и унылого типа, работавшего там продавцом. Удостоверившись, что нужный объект на месте, мы шумахерили к пансионату директорской крали, заскочив по дороге в свой ларёк, где шеф обычно выписывал на себя вафли "Кукуруку", ликёр "Амаретто", сигареты "Магна" и пачку презервативов, (а иногда, исходя из каких-то собственных своих соображений, он брал две), после чего мы летели к его фаворитке. Условившись со мной, вернуться часа через два-два с половиной, он поднимался наверх, а я оставался в мерсе. Несмотря на все свои грандиозные планы, возвращался он уже максимум через часик, и мы уже не торопясь, тащились в офис. В "бункер", как говорил директор.

В случае же когда лысого на месте не было, мы разворачивались обратно, либо ехали на озеро Андреевское мыть машину. Доступ к воде тогда был свободный и мы, искупавшись, до блеска натирали директорский мерс кусками поролона. Толкать после наш унитаз по песку одному было невозможно, и я обычно просил помочь кого-нибудь ещё, внося в сонную жизнь пляжа определённое разнообразие.

Иногда, домчав до города, мы не ехали сразу в офис, а специально ехали прокатиться по нашей главной городской артерии — улице Республики. Это кажется сказкой, но машин тогда было мало и можно было гонять днём по городу из конца в конец как духу божьему над водою. Тем более что тогда на дорогах народ от иномарок просто шугался в разные стороны. Сейчас, когда любая девочка на ренушке готова без проблем протаранить подвернувшуюся ей на пути "каешку", в это верится с трудом, но так и было.

Езда вообще, надо сказать, была достаточно комфортна. Теперешняя ситуация, при которой кто на дороге пропустит тот кунак, а кто подрезал — кровник, создалась лишь с введением автокредитования, когда на дороги выехал легион соплижуев на кредитных застрахованных авто… Ну, вы помните…

Время от времени мой начальник вывозил свою даму сердца прогуляться, правда, выбор мест для отдыха тогда был довольно ограниченным, это сейчас в Тюмени кафушек как в Париже. А в те времена какие-либо светские мероприятия почти не проводились (вероятнее всего по причине полного отсутствия светского общества) и все развлечения сводились к походу в один из трёх-четырёх тюменских ресторанов, бывшими тогда центрами городской цивилизации.

В зале представители многочисленных блаткомитетов, соседничали с деловыми, челноками и этническими авторитетами. Среди тогдашнего тюменского бомонда считалось естественным ходить в рестораны в спортивных костюмах и сдвигать столики с понравившимися соседками, а главным показателем, демонстрирующим особую утонченность во вкусе, был вопрос к принёсшему заказ официанту:

— Слыышь, а ты сам-то будешь это хавать?!! — и рефреном — Нет, ты скажи – ты сам-то будешь это хавать?!!

Дамы у всех были примерно одинаковые: прокуренные красавицы-потаскухи с химзавивкой, вульгарным макияжем (Матисс отдыхает) и пошлыми манерами, которые тогда, впрочем, были в порядке вещей. Некоторые из наиболее изысканных и продвинутых девиц дружно тестировали появившиеся тогда светящиеся клипсы, что, по общему мнению, придавало им вполне загадочный и мулинружевский вид.

Представления людей о прекрасном всегда обусловлены особенностями их общественного бытия, поэтому сей нарисованный эстетический идеал на тот момент полностью соответствовал общепринятым канонам.

Наверное, учитывая всё это, директор туда обычно не совался, предпочитая тихариться с возлюбленной в кафешке "Белая сова", что открылась тогда на выезде из города.

Договорившись с ней заранее, мы забирали её на углу в двух кварталах от её дома, где она ждала нас у "хлебного", нервно прохаживаясь там как Фанни Каплан по заводу Михельсона.

Сейчас "Сову" уже перестроили, а тогда её внешний вид был довольно эклектичен, и сама постройка походила на дом, где прятали Бен Ладена. Интерьер тоже соответствовал. Стены, оклеенные обоями под шелк, украшали дешёвые картинки в позолочённых рамках. Зал разделялся на кабинки с арками из крашеной и покрытой лаком фанеры.

Музон играл тоже клёвый: "Комбинация", "Технология", "Мираж" и тому подобное. Но сервис был на высоте — всё вкусно и быстро и я всегда наедался там на халву, как щенок на помойке. Тогдашние повара ещё не научились делать порции гомеопатическими, присвоив им мудрённые иностранные имена, как это сейчас повсеместно принято. В каждой кабинке на столе лежала книга жалоб и предложений, и наша зеленоглазая дама всегда писала туда отзывы, которые я потом с удовольствием перечитывал: — Сидели у вас в cаве. Ели люляки баб. Очень понравилось.

Посетив "Сову" мы, если позволяла погода, обычно сворачивали на озеро искупаться. Назад в город, толкнув мерс, за руль садился я, а мой директор с полюбовницей садились ворковать на задние сиденья. Через некоторое время, судя по доносившемуся оттуда директорскому хрюканью, там начинало происходить нечто глубоко интимное. Везти их я старался медленно и только через час подвозил к тому же "хлебному", где, напоследок красиво поцеловав шефа с неистовой компрессией русской драматической актрисы, его пассия выходила из машины и дальше до своего пансионата шла уже пешком, высоко вскидывая колени и на ходу поправляя свои живописно растрепанные волосы.

— В бункер — вздыхал директор.

*

Тот день я запомнил хорошо, что, неудивительно учитывая высокую динамику произошедших в течение его причинно-следственных событий, в результате которых мне довелось первый раз в жизни побывать в соседнем с нами Екатеринбурге..

— Ой, там такое! Гудит как улей родной завод — закатила глаза Танька, когда я с утра появился на работе, — Иди скорее, тебя шеф уже спрашивал.

Гудело всё как раз из-за Таньки. Как выяснилось, прошлой ночью наш Володя, не разобравшись, отлупил у ларька двух молодых людей, покупавших у Таньки три бутылки водки Diamond. Отлупил, неправильно истолковав их фразу:

— Дайманда, три флакона.

Обычно все называли эту водку "Димон".

Пострадавшие умники на беду оказались какими-то мажорами и, пообещав Володе, что его ceксуальная жизнь вскоре разнообразится, скрылись в ночи на папиной "девятке", с визгом переключая скорости и оставив после себя лишь черный дымящийся след на асфальте…

Видно сразу же и попёрли жаловаться папикам.

По хорошему, в такой ситуации, на месте родителей нужно было выдать сынкам пару подзатыльников по жёсткому диску, чтоб не шарились по ночам за водкой и делу конец. Но один из отцов, видимо, так не считал и с утра подключил к этому делу свою "страховую компанию".

Поэтому, то утро в нашей фирме и началось с разборок. Володе от греха велели втаптывать домой, что он и сделал, слившись с несвойственным ему проворством. Когда я поднялся в офис, то помимо нашей секретарши обнаружил там сидевшего на стуле у двери директорского кабинета незнакомого парня спортивного вида, на которого испуганная Марина таращилась, словно девственница на вич-инфицированного насильника. За дверями у шефа что-то гневно бурчала подъехавшая мажорская крыша.

В ответ им также гнусаво бубнили присланные директорским дядей "наши". Маринка подслушивала этот диалог, затаив дыхание. По-видимому, переживала за директора. Спортсмены свалили где-то минут через десять. Спустя ещё минут пять выглянул запаренный директор и позвал меня к себе.

— Падай в капсулу — он протянул мне ключи от машины — надо на вокзале одного человека встретить. Он со Свердловска через час на поезде приезжает. Зовут его Григорий Иванович, стой на площади, он сам к тебе подойдёт. Встретишь, привози сюда. Вот тебе на горючку, заправься.

На вокзал я успел вовремя и даже успел заправиться и прокатиться мимо находившегося сбоку от вокзала почтового участка, по пути посигналив бывшим коллегам. Они как раз тусовались там в курилке и, увидев меня за рулём мерседеса, дружно вылупили глаза от удивления. Тогда появиться на мерсе было просто бомбой, это сейчас никого никакой машиной не удивишь. Довольный произведённым эффектом я подрулил на площадь и вскоре ко мне подошёл здоровенный мужик в годах, в костюме и с портфелем.

— Иваныч — протянул он руку. Рука была тоже огромная, ручища я б лучше сказал. Когда мы подъехали к офису, то нас на улице уже ждали директор с дядей. Меня они отправили помогать Таньке, а сами повели гостя в офис.

На обед я повёз их всех вместе в "Сову", где шеф с дядей на пару всячески облизывали гостя. По оказываемым ему знакам внимания было заметно, что он был для них очень важен, дядя даже заказал для "гостя с Урала" песню. Как я понял Иваныч приехал к нам утверждать те самые тарифы, ради которых и открывалась наша фирма. Пили они коньяк "Три бочки", причём Иваныч несмотря на возраст пил больше всех, но не пьянел, что, впрочем, было немудрено учитывая его медвежью конституцию.

Проторчали мы там часа три. Сперва они обсуждали дела, но понемногу, как это обычно бывает за столом, разговор дошёл и до женщин, а точнее до падших женщин, которые тогда только появились по тюменским баням и саунам. Ныне, когда в любой бане имеются собственные штатные куртизанки, а в каждом населённом пункте есть своя объездная, где пасутся "сосущие в терновнике", в это верится с трудом, но, тем не менее, раньше их не было. Наш гость, как выяснилось, ещё не имел опыта общения с профессиональными жрицами любви, но как бы был не против даже на старости лет получить оный, а заодно и подписать те самые заветные тарифы.

Поэтому когда мы вернулись в офис, то директор велел Марине подыскать сауну или баню подходящую ему для отдыха с гостем такого высокого уровня. Сами же они проследовали в кабинет директора, где продолжили поить гостя с Урала коньяком.

Получив такое ЦУ от директора, наша секретарша Марина начала обзванивать сауны, всем своим видом выказывая неодобрение планируемому бесчинству. Лицо у неё при этом было такое, будто её саму глотать заставили. В результате непродолжительных поисков она заарендила сауну на заводе сантехзаготовок, презентовавшую себя как "элитную".

Примерно через полчаса деловая часть встречи, по всей видимости, завершилась, и кабинет шефа покинул его довольный дядя, подмигнув напоследок сердитой Маринке. Ещё минут через пятнадцать вышли шеф с Иванычем и все вместе мы спустились к нашему ларьку, где, взяв упаковку баночного пива, двинули в сауну.

— Надо же — увидев Иваныча, сказала Танька — такой большой и без гармошки.

*

На скамейке возле дверей сантехзаготовок, в позе врубелевского демона, сидел на корточках охранник в камуфляже. Увидев наш мерс, он вскочил и привёл администраторшу, пышную тётку с претензией на элегантность, вышедшую к нам с дежурной улыбкой:

— Отдохнуть к нам? В элитную? Сейчас Виталик подойдёт, всё организует, проходите за мной.

Идти нам пришлось мимо бара, где за стойкой скучала одинокая миловидная деваха и мимо двух других, по всей видимости, "неэлитных" саун, одна из которых была совсем рядом с нашей. В её открытую дверь было видно стол, за которым расположилось несколько накачанных типков криминального вида. Стараясь на них не глядеть, мы подошли к нашей двери, ключ от которой нам вручила администраторша.

В том, что наша сауна была элитной, не было никаких сомнений. Об её элитарности говорило всё — плакаты Ван Дамма и Саманты Фокс на стенах в двух комнатах отдыха, мягкая мебель, музыкальный центр и видеодвойка Фунай, мигавшая в углу красным глазом недобитого терминатора.

На стол мы поставили привезённый с собою Туборг, а в музыкальный центр, чтобы не злить быков за стенкой, воткнули кассету Шуфутинского. Судя по их грозным рожам, в дыню они могли дать из самых общих соображений.

Сама парилка была в отдельном помещении, где был небольшой, обложенный кафелем бассейн и стояло несколько мягких кушеток с простынями на них. Видимо там обычно и происходило всё то, что Мопассан возвышенно называл в своих, довольно смелых на тот момент произведениях, неземной страстью.

Подошедший вскоре Виталик оказался тощим и пронырливым шнырём с бегающими глазами. Волосы у него были длинные, а в левом ухе была серьга в виде пацифистского значка. Вероятно, он был каким-то неформалом.

— Нам гостя нужно уважить — кивнул ему шеф на Иваныча.

— А какие гостю нравятся? — деловито осведомился тот.

— Давай блондинку вези…. получше — буркнул ему Иваныч, недоверчиво глядя на его серёжку, которую он явно принял за признак латентного гомоc@ксуализма.

— Ну, одна блондинка ещё не ceкс, ещё не ceкс — фальшиво протянул Виталик, сделав ударение на слове "одна".

Иваныч на миг задумался, взглянул на часы и, решив, по всей видимости, осуществить все свои тайные эротические грёзы, заказал Виталику двоих, поинтересовавшись у него при этом:

— Что, прям бери и делай что хошь? -

— Что хочешь, только не бросай их в терновые кустики — отшутился Виталик и исчез.

*

Мы сели пить пиво и где-то уже через четверть часа на пороге, "дыша духами и туманами", возникли ведомые Виталиком профессионалки. Появились они довольно эффектно, используя весь набор стандартных ceксуальных раздражителей — кудри, чулки, каблуки и т. п. Надо сказать, это были первые увиденные мною продажные женщины, и впечатления от них были самые позитивные. Вначале ведь все считали, что проститутки должны быть по определению красивущими как в тех западных фильмах, где мы все их до этого видели. Такие туда и шли. Сейчас, когда в сауну привозят стадо набранных по соседним деревням носорогов, об этом уже никто не вспоминает.

Виталик, получив деньги, дематериализовался, пообещав заглянуть через часик. Иваныч с привезёнными им девицами проследовал в парилку, закрыв за собой дверь, а мы с директором снова плюхнулись в кресла допивать пиво.

Но не успели мы с ним докурить сигареты, как из сауны донёсся возмущённый вопль:

— Вы кого привезли?! Кого привезли?!

— Иваныч выбежал к нам босиком, замотанный в простыню, словно римский патриций. На левом плече у него была татуировка в виде русалки в армейской пилотке. Суть его претензий сводилась к следующей фразе:

— ЛЫСЫХ привезли!

Редко когда потом я слышал равный по силе эмоционального воздействия крик. Иваныч определённо был не в курсе изменившихся тенденций в intim hair.

— Давай нормальных, нах… мне эти больные! — возмущался он.

Директор резво вскочил и начал его успокаивать, обещая сейчас же позвать нашего волосатого сутенёра и потребовать у него не менее волосатых работниц. Вероятно, дальнейшие события и развивались бы по такому сценарию, если бы не случившееся в следующие секунды происшествие, остановившее все пламенные сентенции и вообще повлёкшее за собой полное изменение амурных планов "гостя с Урала".

А произошло следующее — высказав своё негодование, Иваныч развернулся и направился к бассейну, по пути размахнувшись, чтобы пнуть по стоявшей на полу пустой пивной банке. По банке он, к несчастью для себя, промазал, но зато поскользнулся и, выдав весьма сложный набор телодвижений, обрушился на пол, умудрившись при этом приземлиться на свою же собственную ногу. Нога при падении явственно хрустнула, после чего Иваныч выпучил глаза, широко открыл рот и заорал как Джельсамино.

Мы с директором даже слова сказать не успели, как всё это случилось. Нога его начала опухать прямо на глазах, стремительно достигая в колене размеров футбольного мяча. Иваныч ревел как трубадур. Ситуация быстро выходила из-под контроля и директор решил взять её в свои руки.

Первым делом он пнул по двери в парилке и велел выглянувшим на крик девкам исчезнуть. Шлюх тут же унесло как Элли с Тотошкой. Иваныч перестав на мгновенье вопить, проводил юных прелестниц взглядом полным боли и инфернальной тоски.

Затем, после кратких размышлений директор надумал положить Иваныча на кушетку и таким образом вынести его наружу. С большим трудом напялив на него костюм, мы погрузили мы его на кушетку, еле-еле вытащив её за дверь. Весил он точно не меньше пианино.

В соседней сауне братки лупили нашего Виталика. Тот плакал и обещал им "субботники". Совсем не бить сутенёра в то время было, по меньшей мере, моветоном. А тут им ещё такой колоритный подвернулся….

Увидев Иваныча они на минутку бросили Виталика и выглянули за дверь.

— А чё ногами-то вперёд тащите? Смотри, дядь, зажмуришься, примета плохая, — они дружно хохотнули.

Но потом, войдя в положение, даже послали двоих помоложе, чтоб те помогли нам дотащить Иваныча до выхода. Дальше мы, кое-как загрузив его в наш пепелац, двинули в старую ещё травматологию на Ленина. Иваныч поутих, но периодически издавал продолжительные стонущие звуки, напоминающие тирольские напевы. К счастью доехали мы быстро. В регистратуре сидели две смешливые, похожие на ангелов, медсестры. Мы рассказали им о происшедшем с нашим командировочным несчастном случае, и они сразу же отправили нас на рентген.

— Мать — земля моя родная — присвистнул дежурный врач, взглянув на снимок из рентгенкабинета — гипс-то на лимите. Перелом у тебя, батя.

Гипсовал он ногу минут сорок, насвистывая при этом что-то мажорное. Потом доктор выдал Иванычу пару таблеток и прописал полный покой. Загипсованная во всю длину нога Иваныча стала походить на знаменитую Пизанскую башню. Самое ужасное было то, что штанина на эту ногу уже никак не налазила, и с минуту с ней промучившись, нам пришлось заткнуть её ему за пояс. Вид при этом у Иваныча получился, мягко говоря, нетривиальный. Директор хотел отвезти его на ночь в какую-нибудь гостиницу, но Иваныч отказался.

— Давай домой, — махнул он рукой, — погостил уже…

Когда мы вели его мимо регистратуры, то стоявшие за стойкой весёлые врачихи высунулись и, улыбаясь, посоветовали ему в следующий раз быть осторожнее в командировках.

— Тьфу, [м]ляди, — выйдя за дверь, сплюнул Иваныч.

*

К вокзалу мы подъехали уже в полной темноте. Купив Иванычу в кассе практически последний купейный билет на ближайший поезд до Свердловска, мы за полтинник доштырились с носильщиком, который, погрузив гостя с Урала на свою тележку, довёз его до самого перрона. Там было безлюдно. Лишь местами фланировали личности замаскированные под праздношатающихся дам разного возраста. Тоном человека продающего уворованный с приисков килограмм плутония они шепотом предлагали водку и различные продуктовые дефициты. Опасались они, по-видимому, пары серых мусоров-побирушек, что, словно связанные тюремными браслетами, вместе бродили по перрону. Увидев нашу процессию, они подошли поближе. У одного из них из сапога торчала видеокассета, а второй держал в руке целлофановый пакет с жареными карасями.

Они даже обрадовались хоть какому-то развлечению и довели нас до места предполагаемой остановки нашего вагона, идя впереди нашей тележки.

Поезд мы ждали минут двадцать. Директор ушёл покупать у тёток коньяку в дорогу. Иваныч молча сидел на своём портфеле, белея в темноте загипсованной ногой и мрачно смотрел на великое таинство межполового общения, что демонстрировали ему двое собак-любовников обосновавшиеся рядом на рельсах.

Когда подошёл наш поезд, то директор о чём-то переговорил с блондинистой проводницей и подозвал меня к себе.

— Ты давай всё-таки, не в службу, а в дружбу, с Григорием Ивановичем скатайся. Мало ли что… Я позвоню, там встретят, а ты первой же лошадью обратно...

По моему мнению, которое, впрочем, никого не интересовало, ехать мне с ним не имело особого смысла, но и отказаться было неудобно. Особенно после слов о дружбе.

*

В купе, куда мы с директором завели Иваныча уже сидели двое. Бабулька в жёлтой футболке с надписью "Мы остановим гепатит В! ", читавшая вслух книжку-сонник, и её внук лет четырёх-пяти от роду, весь в пятнах от ветрянки. Мы соорудили Иванычу что-то типа ложа из матрасов и подушек, и он уселся в него как в кресло. Сам я залез наверх. Директор выдал мне денег и бутылку коньяку для Иваныча, распрощался с ним и откланялся, а мы поехали.

Бабуся, в общих чертах расспросив нас о случившемся, перешла в соннике на слово "баня".

Положение обострялось наличием в купе её внука. Не знаю, что творилось в его маленькой измазанной зелёнкой голове, но, увидев замотанную бинтом ногу Иваныча, он схватил бабулю за руку и громко прошептал:

— Бабушка, это что — МУМИЯ?

И вот почти целый час, этот гадёныш, не переставая, продолжал хныкать:

— Бабушка, это мумия, баба, пожалуйста, убей мумию, бабушка, ну, пожалуйста — канючил он, покуда не отрубился.

Бабуля, видимо привыкшая к его нытью, особо не грелась и продолжала изучать сонник, зачитывая Иванычу самые интересные, с её точки зрения, места. Уютно стучали колеса, позвякивала ложечка в стакане, а она монотонно бормотала:

— Парилка во сне означает, что Вас ждёт нехорошая компания. А если Вы поскользнулись в бане, будьте готовы к некрасивому поступку со стороны домочадцев. А вот сон о парении в новой бане снится завистливым людям, — бабуля сама начала потихоньку заплетаться и, наконец, тоже заснула.

Иваныч с интересом прослушавший всю эту информацию, отхлебнул коньяку и поднял голову на меня.

— Не берёт, спирту бы…. Он достал докторские таблетки и запил их очередным глотком коньяка — Ты когда-нибудь спирт пил?

— Один раз — вспомнил я хладокомбинат — ожог с обморожением получил.

Иваныч впервые за всё время взглянул на меня с уважением.

— А так чтоб чёртики приходили пил? — он помолчал и добавил — а я пил.

Мне стало интересно, и я спросил:

— Ну и что, к вам приходили?

— Черти нет — он помолчал, — Валерка приходил.

— Какой Валерка? — не понял я.

— Валерка из "Неуловимых мстителей" приходил, в очках, — Иваныч гнал уже конкретно.

— Обостряга — подумал я и решил больше ситуацию не провоцировать и молчать как в плену у фашистов.

К счастью Иваныч, приговорив больше половины бутылки, вскоре погрузился в сон, держа перед собой коньяк, словно философ, любующийся цветком лотоса, и я вздохнул с облегчением.

Вот так мы и доехали. Ранним утром прибыли в Екатеринбург, где по приезду к нам в вагон зашли двое встречающих Иваныча молодых людей, и все вместе мы благополучно выгрузили его из вагона.

— Ну, — Иваныч, прощаясь, крепко сжал мне руку, — давай. С блондинками, смотри, осторожней, они несчастье приносят.

*

Город я тогда толком и не посмотрел, после всего вчерашнего зихера и наполовину бессонной ночи сам я уже был как усталая подлодка. Побродил вблизи вокзала, посмотрел в видеосалоне очередной гнусавый боевик и отправился в кассу покупать билет домой. На обратном пути я успел выспаться и заработать из-за сквозняка насморк. В Тюмени я был после обеда и, хотя директор разрешил мне не выходить, отправился на работу, решив оттянуть реакцию родителей на моё появление.

У ларька курила ничуть не удивившаяся моему появлению Танька.

— А Володи так и нет, сгинул как тень отца Гамлета, одна тряпочка и осталась, — грустно улыбнулась мне она, — посидишь смену со мной сегодня? — я кивнул и пошёл доложиться директору…

Проработал я в "ПЭКо" ещё полтора месяца и уволился уже к сентябрю, когда началась учёба в институте.

*

Вот так, собственно говоря, и протекал тот бестолковый водевиль с моим первым трудовым опытом, весь состоявший из нелепых случайностей, в которых, как известно, обычно и реализует себя некая скрытая закономерность

Впереди меня ждал диплом, безработица, мой первый собственный бизнес, первый автомобиль, первые деньги, потраченные на поездки в столицу, покупку дебильных диоровских костюмов, посещение различных злачных мест и прочие "фальшивые бриллианты", как все эти вещи называл Чехов. Само собой разумеется, все эти чудеса планомерно переросли в проблемы, разборы, подставу друзьями и потерю всего заработанного. В общем, всё как у людей, такое в ту некуртуазную пору было сплошь и рядом. Хотя кому-то, безусловно, повезло больше, некоторые тогда даже на английский футбольный клуб успели заработать.

А потом бурные девяностые закончились. Как хрен с бугра откуда-то возник один, никому не известный подполковник, неплохо знавший устройство гитлеровской Германии с её землями и гаулейтерами. Расставил вместо них своих ворюг-губернаторов и начались крысиные двухтысячные. С их кумовством, наглаженными банковскими чмошниками, семинарами по даче откатов, наседающими мигрантами, ежедневными голливудскими авариями на наших дорогах и прочей другой хренью, которую все вы не хуже меня знаете.

Хотя, безусловно, не всё так плохо. Всё, как полагается, идёт своим чередом, я женился, отучился за речкой, объехал полмира, директорствую, дочка растёт как доллар, жизнь продолжается, я б сказал европейски. По выходным мы всей семьёй ездим, как на работу, в какой-нибудь большущий торгово-развлекательный центр. Берем на первом этаже продукты, катим тележку к машине и сгружаем их в багажник.

После чего, на блестящем эскалаторе поднимаемся на второй этаж, где супруга с дочкой, разбив местность на квадраты, с неослабевающим энтузиазмом прочёсывают местные бутики. Я в это время сижу в какой-нибудь сетевой жрачке, пью беспонтовое безалкогольное пиво и листаю городские глянцевые журналы-поминальники, где надоевший всей Тюмени десяток-другой бизнесменов-эксгибиционистов в сотый раз даёт интервью, рассказывая о своих коттеджах, своих детях-индиго, своих часах, авто и собачках. С видом умудрённого сомелье они разглагольствуют, какое вино они предпочитают пить в это время года, и учат подрастающую офисную биомассу как правильно делать бизнес. Это всё очень интересно.

Затем мы обычно подымаемся на четвертый и идём в кино. Если там нет ничего интересного, то едем домой, ставим машину в забитый двор, поднимаемся к себе, кормим псину, кошку и смотрим телевизор с его бесконечными увеселительными передачами и нынешним биологическим разнообразием ботоксных звёзд. Вечером я беру поводок и выгуливаю собаку. Возвращаюсь домой и жена меня спрашивает:

— Ну, как?

— Нормально — рапортую я — две лужи и куча...

Всё не так плохо. Вот только немножко грустно, словно в старом заброшенном парке аттракционов осенью. Но совсем немножко.

А может это просто тупо возрастное. Конечно, девяностые вспоминаются неоднозначно. Время было такое, во многом жёсткое, не серебряный век. И судеб изломанных хватало и прочих задвигов. Но ведь на то время, по сути, и пришлась молодость. Ностальгия, знаете ли, подлая девица. Несмотря на все заплёты, нет, нет, да вспоминаются времена студенчества. Когда в голове не было никаких траблов, детей, жён, любовниц и можно было идти по городу без забот, девчонкам незнакомым на балконе помахать, а через полчаса, все печенюшки у них сожрать и в койку…

О чём, на самом деле, этот мой рассказик я даже и сам уже не понимаю. Догадываюсь только, что пора с ним закругляться, хорош уж вас мучить. Скажу, буквально, ещё пару слов об участниках тех событий:

Мой бывший директор трудится помощником местного областного депутата, коим, естественно, является его дядя. Облысел. Мерседесу не изменил, ездит на "Гелике". Мы бибикаем друг другу на дороге.

Володю встретил недавно, работает начальником службы безопасности большого офисного центра. Весит уже за центнер, узнал его по печатке. Танька живёт с ним, у них сын-студент, они не расписаны.

Маринка неожиданно нашлась через "одноклассников" — вышла замуж за управляющего омским банком, родила ему двух дочек. Муж старше её на двадцать четыре года. Живут в Черногории.

Года три назад в Паттайе, в баре наткнулся на Виталика. Меня он не вспомнил, просто по пьяни разговорились. Он, как я понял, успел тогда понаделать долгов и свалил из России. Работает замдиректора фабрики по выпуску канцелярии. Жена тайка, дети тайцы. Джип "Чирок", свой дом.

С Иванычем я больше не встречался. Где-то уже в конце девяностых, смотря по телеку концерт, посвященный дню энергетика, увидал его сидящим рядом с непотопляемым рыжим основателем олигархического капитализма в России, в ту пору председателем "РАО ЕЭС". Иваныч поседел, но выглядел всё так же бодро и представительно, словно старый опытный гладиатор.

Ну, вот вроде и всех вспомнил. Жизнь словно мудрая учительница потихоньку расставляет нам всем свои отметки.

Спасибо, кто дочитал.

Всем удачи.

Чтоб не носили передачи.)

robertyumen

стеной между ванной и туалетом после снятия дверных коробок перестало внушать доверие. Поэтому после раздумий, родилось решение совместить ванную и туалет. И уже после демонтажа хлипких перегородок и ушатанной сантехники, моим вниманием полностью и абсолютно завладела героиня этого поста – советская ванна. Даже просто снять эту чугунную дурищу с обжитого места вылилось в целое приключение. Но, с помощью инструмента и такой-то матери, ванна, наконец, переместилась в центр помещения.

И вот встал главный вопрос всего действа: как дотащить эту махину с третьего этажа аж до помойки? Если кто-то (как я когда-то) думает, что один человек средней комплекции способен спокойно протащить чугунную ванну через все проёмы – он глубочайше заблуждается. Уже после пяти минут возни я отчётливо понял, что чугунная гадина без боя сдаваться не спешит, и мне одному хоть бы просто вытащить её в коридор.

Про спуск с лестницы я даже не думал. Попыхтев так ещё пару минут, и осознав, что я – слабак, а сизифов камень – мячик, по сравнению с чугунным чудищем, я всё-таки попёрся за помощью.

Удивительно, но никто не горел особым желанием помочь в моей неравной борьбе с ванной. Может, они уже когда-то имели печальный опыт сражения с чугунным монстром, или всем вдруг оказалось просто впадлу помочь несчастному, но факт есть факт. Бороться с ванной мне предстояло в одиночку. Упрашивая знакомых помочь, я вдоволь наслушился ценнейших советов как без шума и пыли одному дотащить ванну до помойки. Сразу несколько людей посоветовали не сношать себе мозг, а просто расколоть кувалдой злобную отрыжку чугунной промышленности. Дескать, колется чугунная ванна ну просто легчайше! И после пары ударов мне уже надо будет тупо перетаскивать осколки на мусорку. Ну ок, подумал я. Колоть так колоть.

Взял в гараже кувалду побольше, пришёл домой. Ванна лежала на полу дном вверх. Ну, думаю, сейчас как садану кувалдой, только чугун собирай. Размахнулся, и ударил. И именно в этот момент я натурально ох[рен]ел, простите мой французский. Звук был такой, будто я [бах]нул кувалдой не по ванне, а в главный храмовый колокол. Я даже на пару секунд оглох, только противный писк стоял в ушах. Я хрен знает из чего была сделана та ванна, может это был какой-то особый чугун марки Сверхчугуний-3000, но на месте удара кувалды не осталось даже скола.

И вот стою я в помещении, весь в раздумьях, что же делать дальше. Верите или нет, но желание колоть ванну куда-то улетучилось, и не думало возвращаться. И тут я слышу такой робкий стук в дверь. Может, робким он мне показался, потому что слух мой всё ещё был нехило так пришиблен. Короче, открываю дверь, а на пороге сосед снизу. Хороший мужик, но уже в годах, поэтому к нему за помощью я даже не ходил. И вот стоит передо мной сосед, и я понимаю, что он бледный. И в глазах у него читается конкретный такой вопрос: что за х[ер]ня сейчас была? Но спросил он гораздо более цензурно, всё ли у меня в порядке тут. Я, не будь дураком, присел на свободные уши, и поведал всю свою печаль про чугунное исчадье ада.

Ну а сосед в свою очередь рассказал мне другую историю. Сидит он, понимаете, на толчке, ни о чём не догадывается. И тут сверху "бах, п%%%%ц, армагеддон". Примерно так он и выразился. Я не уточнял всю гамму чувств, что пережил сосед, но когда представил себя на его месте... В общем, я бы нах[рен] высрал сердце.

Перед соседом я, конечно, извинился. Даже денег дал, потому что за свой идиотизм надо платить. А сосед посоветовал сходить за помощью в другой подъезд в такую-то квартиру. Там, мол, мужик живёт, и он с друзьями-собутыльниками мигом эту ванну утащит прямиком к пункту утилизации подобного хлама. Что я и сделал.

Знаете, до этого я не представлял, что трое алконафтов под мухой могут так синхронно материть какую-то ванну прямо в процессе её перетаскивания. А уж когда они её спускали по лестнице, я даже чутка пересрал, что кто-нибудь из них убьётся, и спросят потом за всё с меня, как с автора затеи. Но чудеса случаются, и товарищи алкоголики не только вытащили ванну из подъезда, но и довольно бодренько понесли дальше по дороге. На самом деле, я не вполне представляю, как они допёрли ванну до пункта приёма чермета, потому что это аж на другом конце города. Но уже вечером я видел всех троих в дупель пьяных возле соседнего подъезда. Назавтра эти трое персонажей интересовались у меня, не будет ли ещё чего ненужного, но к их несчастью все, что было в квартире металлическое, я уже благополучно скормил ближайшей помойке.

В общем, к чему я это всё: если вам кто-то будет советовать расколоть чугунную ванну, десять раз подумайте, и не повторяйте моих ошибок. Ну, или колите ванны правильно, а не как я.