И вдруг одна из девушек крикнула что-то вроде: „Она не остановится! Бежим! “

На них шла огромная фура, которая тоже не сообразила заранее притормозить и было очевидно, что налетит на стоявшую машину. Дети как воробушки пырнули в сторону и с ужасом обернулись. Но водила был явно опытный, он понял, что поворот ему не пройти, да еще там стоит это чудо с аварийкой. И он проехал кольцо прямо. Перепрыгнул через все борта, скосил все кустарники, распорол газончик под снегом, но никого не зацепил. И уехал дальше.

Дети получили первые седые волосы. Родители и дети вечером приняли успокоительных. Вроде все будет хорошо, машину отремонтируют, дочка говорит, что водить будет, страх вроде не появился.

А главное, спасибо тебе мужик, если ты читаешь, ты знаешь, где это было.

Работяга – руки раздавлены тяжелой работой.

Явно конкретно пьющий, да и сейчас он крепко выпивши.

Напомню: понедельник, вечер.

Никак не пятница… хотя он может не только начал — продолжает и не может остановиться.

Однако чистый и аккуратный.

В целом точно не опустившийся алкаш.

Может все впереди…

Мужчина стоит и заметно качается.

Думаю: "Не рухнул бы он тут".

Подобные типы вызывают раздражение:

Ну выпил – сиди дома.

А то выползают такие в поисках приключений на свои и чужие головы…

? Шопинг

И что же покупает наш вечерний герой?

На конвейере перед кассиром пакетик с кормом для котенка.

Серия "**** для котят".

Один пакетик.

Больше ничего.

Мужчина расплатился картой и поплелся в сторону частного дома.

Быть может, он выпил после смены.

Я прекрасно понимаю:

С возрастом у каждого из нас есть много чего такого, о чем не хочется думать.

Иногда — забыться…

И вдруг на грани погружения в забытье мужчина понял:

Его зверушке завтра нечего есть.

Один пакетик – как раз на день котенку.

Кто знает – может это единственный его друг.

И одинокий мужчина поздним вечером пошел за едой для котейки…

Занятно:

Мужчина в любом состоянии помнит про необходимость покормить зверька.

Видимо мужчине больше не на кого рассчитывать.

Но хотя бы котейка на него точно может положиться…

?

Автор: Перепончатокрылый Серпень™

Asia in my mind

® all rights reserved

Я хочу идти дальше, но ты разворачиваешь меня, желая оценить фигуру всесторонне. Ты хмуришь брови и качаешь головой, проводя пальцем по верхнему шву саронга, там, где образуется угрожающе нависающая складочка. Ты проводишь пальцем вокруг пупка, медленно кружа и продвигаясь к центру. Взгляд сосредоточен на моем пухленьком животике. Я пытаюсь не выказать, как же это меня заводит, и лишь воображаю, что же на самом деле думаешь ты.

Вдруг ты издаешь короткий смешок и легонько шлепаешь меня по животу.

— Кажется, кто-то у нас поправляется, — обвиняешь ты.

— Ты же обещала с сегодняшнего дня сесть на диету, а?

— А ты по-прежнему думаешь, что без диеты никак? — интересуюсь я тоном, который должен звучать невинно, словно забыв, о чем мы говорили прошлой ночью.

Ты вздыхаешь и заставляешь меня присесть к себе на колени. К счастью, ты занимаешься спортом и твои ноги достаточно крепки. Ты слегка щипаешь и щекочешь мой животик.

— Ну и как сегодняшняя диета? Ты была хорошей девочкой или плохой? — спрашиваешь ты, пуская по моему животику легкую волну.

Против воли я снова краснею, но разворачиваюсь к тебе с суровым взглядом:

— Я намеревалась быть хорошей, правда-правда! Я забила холодильник только свежей и низкокалорийной едой и распланировала себе меню на весь день.

Ты вопрощающе поднимаешь бровь.

— И как же все прошло?

Поглаживание животика, напоминающее о его существовании.

— Ты прекрасно знаешь, как все прошло! — протестую я, выплескивая раздражение.

— Утром я проснулась — и сразу ты, кружишь пальцем возле моего пупка, прослеживая все изгибы животика, пока я лежу на боку, потом гладишь его бока (да, у него теперь тоже ЕСТЬ бока) и сообщаешь, каким же он кажется большим, когда я лежу на боку.

Ты смеешься.

— Ты кажешься толще, когда лежишь на боку. Кстати, прямо сейчас ты кажешься толще сидя. Так как сегодняшняя диета? — еще один щипок.

— Но ты так долго расписывал мне, какой толстой я становлюсь, что я почти опоздала на работу. Так что я прыгнула в юбку и твой любимый свитер и уже хотела было схватить банан и бежать. Как же. Ты должен был встать и пойти готовить оладьи с ветчиной.

— Я люблю оладьи с ветчиной, — возмущенно заявляешь ты, — а ТЕБЯ никто не заставлял их есть!

— Но я не могла удержаться! Ты же уже наполнил мою тарелку и поставил прямо передо мной подогретый кленовый сироп! И СКОРМИЛ меня ветчину!

— Нужно сдерживать себя, — обвиняешь ты, скользя пальцем под узел, стягивающий саронг, и переходя на нижнюю часть животика (да, она тоже ЕСТЬ).

— Ты совсем растолстеешь. На работе что-то сказали?

Смущенная, я заливаюсь краской и не отвечаю. Ты понимающе смеешься и щекочешь мое кругленькое подбрюшье. Ты притягиваешь меня поближе и шепчешь на ушко:

— Давай, скажи правду, пухлик, — и продолжаешь гладить живот.

— Прямо — ничего. Но думают, что я беременна.

— Лицо полыхает.

Ты ослабляешь узел саронга и оценивающе смотришь на изгиб моего кругленького животика. Ты поглаживаешь его пальцами левой руки, пока правая охватывает мою талию. Точно знаю, ты сейчас мысленно измеряешь, насколько животик выпирает.

— И почему бы они так думали, а? — сердито замечаешь ты.

— Ты ЗНАЕШЬ, почему. На той неделе была рождественская вечеринка, и ты постоянно гладил меня по животу, а когда стоял сзади — обнимал и поглаживал бока. Ты даже чуть-чуть им потряс, и это прямо перед моим шефом!

— Но как же иначе я могу быть уверенным, что ты не забыла о своем животике и способна держаться своей диеты, фрикаделька моя! — протестуешь ты.

— Наверное, тебя очень смутили эти перешептывания за спиной.

— Новое поглаживание животика.

— Тебе просто кусок в горло не лез.

— Он что, хихикает?

Я пожимаю плечами и отвожу взгляд, по-прежнему смущенная.

Глубокий вздох.

— Только не говори мне, что ты от смущения снова принялась за шоколад.

Молчание. Долгое.

— Услышав, что ты смотришься беременной, — легкий шлепок по животу, — ты в ответ начинаешь забивать желудок шоколадом?!

— Я не могла удержаться! Он та-ак вкусно пахнет!

— А зачем ты его вообще начала нюхать? — слегка подбрасываешь меня на коленях так, что живот содрогается.

— Потому что ты, гад, засунул в мой пакет с обедом целую плитку "Кэдбери"! Он был в тридцати сантиметрах от моего носа! Я все утро держалась, чтобы не приняться за остатки шоколада с рождественской вечеринки.

— М-да? А как насчет после обеда?

Виноватый взгляд.

— И сколько?

— Не считала.

— А обед, который я тебе упаковал, ты тоже съела?

— Ну, дорогой, ты же так старался… Хотя итальянский хлеб, сыр и салями в мою диету входить не должны.

— Ничего страшного, там порция на два-три дня. На неделе приготовлю что-нибудь повитаминистее.

Виноватый взгляд.

— Что, весь?..

Тихо-тихо:

— Ага.

— Так вот почему юбка стала тесновата.

— Да. Я так набила пузик, что пришлось расстегнуть юбку. Тогда в выпирающее пузико стало впиваться ребро рабочего стола. Мне пришлось уйти в комнату отдыха, прилечь на кушетке и работать с лаптопа.

— Это тогда ты мне написала, что твое пузико выпирает над клавиатурой лаптопа?

— Да. Даже встроенной мышкой трудно было пользоваться.

— Ты ТОЛСТЕЕШЬ.

— Ущипнув мое пузико, ты принимаешься его гладить.

— И почему мне это так нравится?

— Дорогой, я перехожу на здоровое питание. Начинаю с чистого листа. У меня есть сила воли.

— Ну, если не хочешь растолстеть, тогда тебе нужно сесть на диету, толстушечка моя.

Ты сгоняешь меня с колен и снова завязываешь саронг. Мне это кажется, или ты завязал его посвободнее? Чуть ниже на бедрах, теперь уже совсем под животом? Я чувствую, как мой живот покачивается и подпрыгивает, пока я направляюсь в кухню.

Принимаюсь жарить лососину — мы оба ее любим. Ты, всегда готовый помочь на кухне, соглашаешься заняться гарниром — запаренные кабачки и брокколи, минимум калорий.

— Дорогой, а зачем тебе миксер? — интересуюсь я.

— У меня есть новый рецепт — картофель без жиров, на снятом молоке. Сможешь немного разбавить свою диету.

— Но мне нельзя есть картофель. В нем полно крахмала. А ты только что сказал, что я слишком толстая.

— Я сказал, что ты толстеешь.

Ты обнимаешь меня из-за спины, легонько сжимаешь, устроив обе ладони под животом. Он уютно заполняет их — и посмотрев вниз, я вижу, что уже из них выплескивается. Ты хихикаешь, как в первый раз, когда понял, что можешь приподнять мой животик и отпустить его, чтобы он немного попрыгал.

— И, дорогая, ты довольно-таки пухленькая.

— Вовсе нет. Я вешу столько же, сколько в день нашей свадьбы. ПРЕКРАТИ СМЕЯТЬСЯ!

— Ладно, Твигги. Попробуй-ка картофельное пюре.

— Нет!

Ты подсовываешь ложку прямо мне под нос. Картофель пахнет отменно. И не скажешь, что на снятом молоке.

— Ну разве что чуточку.

Великолепно. На вкус тоже не скажешь.

— Тебе правда понравилось? Уверена?

— Еще ложка, и еще.

— Уверена. Очень вкусно, но хватит.

— Потому что у тебя есть сила воли.

— Да.

Я передаю тебе тарелки с лососиной, ты накладываешь овощной гарнир и мы принимаемся за еду.

— Я же сказала, хватит картошки.

— Но у тебя есть сила воли. Вот прямо тут.

— Ты наклоняешься и, смеясь, целуешь меня в живот.

Я пытаюсь сопротивляться, но всякий раз, скормив мне ложку пюре, ты целуешь мой живот. Жадно или нежно, наверху, где он только округляется, сбоку, где он выпирает из моего тела, чуть ниже пупка. Дыхание учащается — от возбуждения, или я переела?

Как-то сами собой лососина, овощи и полная миска картофельного пюре пропадают. Ты показываешь, что миска пуста. Довольно-таки большая миска.

— Я думал, ты не будешь пюре.

— Хорошо, что оно на снятом молоке.

— Я не сказал, что оно было на снятом молоке. Я сказал, что у меня есть рецепт на снятом молоке.

— А на чем же оно было?

— На свежих сливках.

— Так… — Молчание.

— Ну, понятно, почему было так вкусно.

— О, это объясняет многое, толстушечка моя.

— Я правда толстая?

— Ты давно была у зеркала?

— Я боюсь.

— Идем со мной.

— Помоги встать.

Ты сопровождаешь меня в ванную, где есть большие зеркала, в которые я который уже месяц избегаю смотреть. Я повторяю себе: я не поправляюсь, это одежда садится от сушилок, и мой животик вовсе не накапливает жирок. Ты подводишь меня к зеркалу и, встав за спиной, держишь меня прямо перед собой.

— Не втягивай живот, — шепчешь мне на ухо, — дыши нормально.

Я глубоко вздыхаю, отчего мой живот вздымается еще выше, а твои глаза расширяются, и выдыхаю, расслабляя мышцы. Ты так близко, что я чувствую твою немедленную реакцию — о, ты подшучиваешь надо мной насчет силы воли и округляющейся фигуры, но вроде бы тебе это нравится. Ты накрываешь ладонями низ моего живота и нежно водишь ладонями вверх и вниз, разглаживая отсутствующие складочки. Я тихо урчу; изнутри живот весьма плотно набит, но снаружи он такой мягкий. Не могу отвести взгляд. Ты поворачиваешь меня боком и наклоняешься, чтобы дотянуться кончиками пальцев до середины, медленно исследуя мои изгибы, сверху и снизу, и вокруг, и снова снизу и сверху, по бокам, сверху вниз и снизу вверх, лаская мою раздавшуюся фигуру. Не могу отвести взгляд от нас. Твои пальцы отыскивают мой пупок и нежно пощипывают мягкую, чувствительную плоть вокруг него, долго, дольше, чем обычно. Фантастика.

Ты выдыхаешь прямо мне в ухо:

— Ты округляешься. С каждой неделей добавляется сколько-то граммов, сюда, — целуешь верх моего живота, там, где он округляется под грудью, — и сюда, — целуешь мой пупок, что, как ты прекрасно знаешь, сводит меня с ума.

— Сколько-то граммов в неделю, полкило, ну, килограмм в месяц. Но — да, дорогая, ты правда толстая.

Я так возбуждена, что не могу ничего ответить. Мое пузико такое круглое, что я не могу не согласиться — да, я вполне похожа на беременную. Живот после ужина туго набит; не впихнуть больше ни кусочка. Я жду, что же ты будешь делать дальше.

— Набила пузико, крошка? Хочешь массаж живота?

Я киваю, ты провожаешь меня на кушетку. Ты помогаешь мне сесть, но сидеть неудобно — слишком уж переполнено пузико. Я отклоняюсь на подушки, чтобы животу стало просторнее. Узел саронга врезается в плоть. Ты становишься передо мной на колени, со смешком ослабляешь узел и легонько сжимаешь мой живот обеими ладонями, массируешь его, покрываешь поцелуями.

— Сила воли! — провозглашаешь ты, водя шоколадкой у меня под носом. Чудесный запах. Ты намеренно проводишь ей по моим губам, пока я не сдаюсь и не развожу их, чтобы ты вложил шоколадку внутрь. Не могу жевать. Просто держу шоколадку во рту, пока она не растает.

Ты нагреваешь еще кусочек шоколадки в руках и намазываешь теплым шоколадом глубокую ямку моего пупка, а потом вылизываешь ее, медленно, миллиметр за миллиметром.

Я должна сказать.

— Кажется, ты хочешь, чтобы я была толстой, — шепчу я.

Ты останавливаешься и смотришь мне в глаза.

— Не останавливайся, продолжай… — прошу я.

По-прежнему держа мой живот обеими ладонями, ты медленно гладишь его большими пальцами, глядя прямо мне в глаза. К чему притворяться, я уже вся горю. Бросаю взгляд на лежащие на столе шоколадки, и ты быстро запихиваешь мне в рот еще одну.

— Сила воли! — смеешься ты.

— Еще в день свадьбы я тебе по секрету признался, что хочу иметь толстую жену. Ты сказала, что боишься стать очень толстой, и я вполне это понимаю. Я обещал, что помогу тебе с диетами, чтобы ты не расплылась до неприличия. Я никогда не заставлял тебя делать то, чего бы ты сама не хотела. Если ты хочешь есть, я обеспечиваю вкусности. Если ты говоришь, что хочешь сесть на диету, я уважаю твой выбор и ругаю тебя за всякое нарушение режима. Ты можешь быть такой, какой хочешь быть, пока у тебя есть сила воли.

Ты уверенно ухмыляешься, помогая мне лечь на кушетку. О, я обожаю и то внимание, которое ты мне уделяешь, и вкусности, которыми ты заполняешь мой живот. Ты нежно опускаешься на меня, наши животы трутся, снова и снова, вперед и назад, доказывая, как тебе нравится чувствовать своим животом мой. И когда ты двигаешься, ты словно колышешься на волнах жира моего живота. Ты тоже чувствуешь это и усмехаешься:

— О, ты толстеешь, крошка!

Когда все заканчивается, я снова решаю с завтрашнего дня применить силу воли и больше не поправляться. Потом ты, спящий, перекатываешься ближе ко мне и обнимаешь меня, ладонь на моем толстом животе.

Я вся твоя.

Когда арестант освободился от пут и сорвал повязку с глаз, на горизонте он увидел уходящий корабль. Благородный капитан оставил ему чемодан с одеждой, три пары сапог, тулуп (Охотское море – не тропический океан), пару пистолетов, шашку, кинжал, запас сахара и чая, золотые карманные часы, складной нож, пуд сухарей, две фляги с водкой, чистые записные книжки, бритвенный прибор, огниво, запас спичек и даже 200 гаванских сигар.

Ко всему этому прилагались отличное ружьё с 26 зарядами и записка командира корабля: "Любезный Сергей Петрович! По Морскому уставу вас следовало бы осудить на смерть. Но ради вашей молодости и ваших замечательных талантов, а главное, подмеченного мною доброго сердца я дарю вам жизнь… Душевно желаю, чтобы уединение и нужда исправили ваш несчастный характер. Время и размышления научат вас оценить мою снисходительность, и если судьба когда-нибудь сведёт нас снова, чего я душевно желаю, то мы не встретимся врагами. А. М.".

Дворянин Лисицын сроду ничего не делал своими руками: в имении его обслуживали крепостные, в полку опекал денщик. Зная, что корабль шёл по Охотскому морю, он надеялся, что его оставили на одном из клочков суши гряды Алеутских или Курильских островов. Но вскоре убедился, что его положение хуже некуда. Он был зажат судьбой в клещи двух морей. Перед ним плескалось холодное Охотское море, а за спиной шумело дремучее "зелёное море тайги". А в ней – медведи, волки, рыси, ядовитые змеи…

За неделю "русский Робинзон" устроил себе дом с печью, смастерил мебель. Сделал пращу, лук и стрелы (благоразумно решив беречь патроны к ружью). И правильно – зимой в его дом рвалась голодная волчья стая – убил из ружья 8 хищников в упор. А перед этим подстрелил медведя, обеспечив себя тёплой шубой и запасом медвежатины. Ловил рыбу, собирал и сушил грибы.

12 апреля Сергей Лисицын прогуливался по берегу, оценивая последствия весенних штормов, и увидел лежащего ничком человека. Без сил и чувств. Выяснилось, что Василий, так звали несчастного, – с транспорта, шедшего в Русскую Америку. Судно дало течь, все с него сбежали, а его с сыном забыли. Корабль нашли неподалёку. Помимо 16-летнего паренька на нём оказались две овчарки, коты, 8 холмогорских коров, бык, 16 волов, 26 овец, запасы продуктов, инструменты, семена ячменя и ржи, а ещё оружие, телескоп, две подзорные трубы, самовар, строительный и огородный инструмент.

Семь месяцев одиночества напрочь выветрили у "барина" всю дворянскую спесь. С таким хозяйством и ещё с двумя парами крепких и умелых рук они за лето не только обновили дом и баню, но и научились делать масло, сметану, сыр и творог. Вспахали поле и собрали урожай ячменя и ржи. Организовали обильный лов морской и речной рыбы. Начали сбор и переработку грибов, ягод и лесных трав. Словом, зажили трудовой коммуной.

…. В 1857 г. писатель Александр Сибиряков встречался с гостеприимным хозяином медных и золотых приисков в Приамурье Сергеем Лисицыным. Залежи медной руды и золота тот когда-то нашёл, будучи в одиночестве. Он был назначен правительством ещё и управляющим этими землями. Василий "Пятница" был при нём. Его сын учился в Московском университете.

А в Петербургском университете за счёт Лисицына учились оба сына командира корабля, который когда-то высадил смутьяна-гусара на пустынный берег. Став богатым человеком, Сергей Лисицын нашёл старика, проводил его в последний путь и взял на себя все заботы о его детях.