Когда после тридцатилетней разлуки я наконец встретился с младшим братом, годом младше меня, то по внешнему виду пришел к некоторым вопросам. Что его любимая рыбалка, ради которой он до сих пор никуда не переехал и мое таскание по женщинам со своей любимой [дол]балкой повлекшее исколесить пол-страны, во внешнем виде не принесли существенных различий. Это однозначно. Та же активно везде пробивающаяся седина, затрагивающая не только волос, но и усы со щетиной бороды. Такие же морщины. Так что в чем оно единение с природой, несущее долголетие и здоровье, вопрос для меня завис.

После долгих разговоров — "как ты, а ты как? , а помнишь, а ты помнишь? " темы стали ближе к насущному и на его вопрос — "чем хочешь заняться во время приезда? " у меня даже мысли не мелькнуло пройтись по своим бывшим любовницам. Я ведь тоже иногда смотрюсь в зеркало, поэтому не хотелось пугать и пугаться самому. Пусть будет так как помнится. А вот посетить друзей, посмотреть поселок желание было. А еще вспомнитьб как брат иногда все же вытаскивал меня на рыбалку.

Правда, как выяснилось, от поселка остались крохи. С четырех тысяч населения он скатился уже до четырехсот. А друзей осталось еще меньше. Поэтому оставалась надежда, что у брата найдется еще одна удочка и болотные сапоги с рюкзаком. Все это конечно нашлось. Но только когда он все достал, вдруг посмотрел на меня очень внимательно.

— А ты вообще с какой целью рыбалить собрался? — вдруг поинтересовался он.

— Да ни с какой, — опешил я, — побегать по речке, да гольца подергать.

— А, ну тогда ладно, — забрасывая на плечо карабин и заводя "квадрик", произнес он, — поедем к зимовью, там по Унже и 76-му ручью побродим.

— А чего ты карабин прихватил? — не понял я, — медведь что ли достает?

— Да не, с медведем мы в тандеме, это для туристов.

— Каких туристов? — все больше опешивал я.

— Да встретил у зимовья в прошлом году по осени. Приезжаю, а они на устье Унжи расположились. Уже пару десятков раз бредень завели. Штук двести самочек уже выпотрошили. Трое приезжих и один наш местный. Хорошо, карабин всегда при мне, заставил разуться.

На мой удивленный взгляд пояснил:

— Босиком-то по лесу и тундре далеко не убежишь. Сказал пристрелю. Откуда-то от вас, с запада. Бочонок под икру приготовили. Но походу и бочонок и бредень наш местный им подогнал.

— Я не понял, ты что, в рыбоохрану что ли устроился? — не понимал я.

— Да нет, конечно. И сам иногда браконьерю. На зиму рыбка-то нужна, а то и тебя угостить нечем будет.

— А что же тогда на них попер, жаба даванула что ли? — все еще не находил я объяснения.

— Понимаешь, братан, я здесь живу. И за всю жизнь рыбу никогда не потрошу, да и лишнего не беру. Только то, что можем съесть. У меня ведь сын Антоха здесь тоже остался. Правда, в городе, но как только отпуск — сюда приезжает. Да и внук тоже подрастает. Чо ж они-то ловить будут, если туристы все выгребут. В общем, если бы взяли вместе с рыбой, слова бы не сказал. Но столько не унести.

— Понятно, — наконец-то сообразил я.

— Ну, а дальше-то чего, пристрелил?

— Да нет. Сказал, что если не сожрете, тогда точно пристрелю. Местный подтвердил, что так и будет. За три дня, пока рыба уже тухнуть не начала, они ее и варили и жарили и даже шашлык делали. Наелись наверно на всю оставшуюся жизнь.

Было мне пять лет, жили мы в своем доме. Мать меня частенько била. Хотела как-то заслужить её похвалу и постирала белье, а именно – принесла с колонки воды, погрела воду и т. д. Не знала, что вещи стирают по цветам и замочила её красную юбку и папиной белой футболкой. Естественно, всё полиняло, но я даже не заметила. Развешала на батарею, сижу, жду похвалы. Пришла мама и как врежет мне с криками. Плачу, бегу от неё, выбежала во двор и залезла в будку к нашей собаке. Мать стала меня доставать оттуда и тут глаза Герды (нашей собаки) стали краснеть. Она безобидная псинка, а тут рычит, скалится, в общем, мать испугалась и отошла. Герда закрыла меня собой и рычала, пока мать не ушла. Потом вылизала мне лоб и легла у выхода, чтобы никто меня не достал из будки, я там и уснула. Только папа вечером забрал мокрую и довольную. Довольную, потому что я нашла себе убежище.

Шли из Саидии в Альмерию на яхте. На борту жена, несовершеннолетний сын и пёс. На 16 канале передали сообщение о терпящей бедствие надувной лодке в этом районе. Аккурат минут через пять на горизонте вижу что-то непонятное, сначала не придаю значения, еду себе, потом приходит понимание, что это могла быть та самая лодка. Подхожу ближе и да, риб метров 10,

В тридцатые-сороковые годы ХХ века большой популярностью пользовался актер Московского Театра Сатиры Владимир Хенкин.

Однажды он приехал домой поздно вечером после спектакля и с ужасом обнаружил, что дверь в его квартиру опечатана. В ужасе он уехал из дома к своему другу, композитору Никите Богословскому. Тот успокоил

"Да простят меня мужчины, речь пойдёт о женщинах…" (М. Жванецкий)

Вспомнилась история очень-очень давняя, но забавная, по-моему.

Гостили мы когда-то с женой во Львове. Знакомились с достопримечательностями, в том числе пришли на старое польское кладбище. Зрелище, конечно, впечатляющее, но и жалкое при этом: роскошные склепы, мрамор, гранит, позолота, — и всё до предела запущено. Ну, понятно, заботиться-то кому? "Иных уж нет, а те далече…" В итоге облицовка сыплется, кругом бурьян и разруха. У одного склепа угол просел, образовалась большая трещина. Я не удержался, посмотрел внутрь. Гроб покосившийся, крышка сползла, открыв мрачное содержимое. Жена спрашивает: "Ну, что там видно? "Я говорю: "Гроб открытый, в нём скелет". Жена: "Ладно заливать-то! Сама посмотрю! "

Посмотрела в трещину, отшатнулась, и кричит: "Ужас какой! Я теперь спать не смогу! Почему ты меня не предупредил, что там? Я в жизни бы смотреть не стала! "

Я тогда муж был молодой, женскую логику не очень понимал (сейчас другое дело, муж я уже не молодой, хотя по-прежнему ничего не понимаю), и говорю: "Что значит не предупредил!? Ты увидела в точности то, что я и сказал! "

На что супруга мне веско возразила: "Ты так сказал, что я не поверила! А должен был сказать так, чтобы я поверила! "

Вот.