Пётр I привлёк к строительству Санкт-Петербурга целую когорту иностранцев, в их числе и Доминико Трезини, итальянца из швейцарского кантона Тичино. Весной 1703 года Трезини заключил с Петром договор, в котором, кстати, было написано: "... сверх того обещаю, как явно покажет искусство и художество своё, чтоб ему жалованья прибавить". И царская роспись.
Трезини явно показал как своё искусство, так и художество: великолепный Петропавловский собор, здание Двенадцати коллегий и Летний дворец Петра I — без этих зданий Петербург немыслим. Доминико, или Андрей Якимович, как его здесь звали, усердно трудился на посту главного архитектора новой столицы и свою часть договора выполнил, а вот Пётр Алексеевич свою — нет. Больше того, прибавлять жалованье зодчему он и не собирался.
Как-то беседуя со своим любимцем Григорием Чернышёвым, в прошлом царским денщиком, Пётр в порыве откровенности рассказал, как он платит иностранцам на русской службе: "Французу всегда можно давать большое жалованье — они все весельчаки, и всё что получат, здесь у нас и проживут. Немцу нужно давать не меньше, эти любят хорошо поесть и попить, и это нам прибыльно. Англичанину надобно давать ещё больше, эти любят пожить в удобстве, из своего имения ещё сами к жалованью прибавят. Голландцу можно платить мало, эти досыта не едят, капитал собирают. А итальянцам — ещё меньше, эти — бережливые и служат в чужих землях, только чтобы накопить денег и после проживать их в своём раю, в Италии". Если б знал скромный Трезини о таких петровских правилах, может быть, и не соблазнился на его посулы...
Насчёт Андрея Якимовича царь-реформатор глубоко ошибся. Ни в какой итальянский рай он не поехал, после смерти Петра получил, наконец, прибавку к жалованью, чин полковника, мундир и шпагу, и умер здесь, в городе, который строил.
* * *
Друзья, вспомянем интересную дату, ровно 175 лет назад, 19 ноября 1849 года, был отменён смертный приговор участникам кружка петрашевцев!
Легкомысленное слово "кружок" как-то не вяжется со словом "приговор": "драмкружок, кружок по фото, а мне ещё и петь охота"…
Да кто бы помнил про этот злополучный кружок почти два века спустя,
не окажись среди кружковцев начинающий писатель Федя Достоевский.
Но вернёмся к приговору. Кажется, всё просто: приговор отменён, отчего бы не сообщить об этом людям? Не-е-т, так неинтересно. Ещё месяц приговорённые томились в камерах, ничего не зная о своей участи. 22 декабря их вывели на Семёновский плац, всем прочли смертный приговор (отменённый за месяц до этого!), дали приложиться к кресту, переломили над головою шпаги и устроили предсмертный туалет (белые рубахи). Затем поставили к столбам для исполнения казни и завязали глаза, солдатам приказали прицелиться….
Вместо команды "пли" зачитали помилование.
Каково, а? Читать-то жутко, не то, что пережить.
Таким сценаристам "Оскара" надо давать. Но не просто так давать, а со спецэффектами: вывезли на набережную, ноги в тазик с цементом погрузили, и, пока цемент подсыхает: "Поздравляем! Вам монаршая милость прилетела — четыре года каторги, а потом всемирная слава и реклама ВТБ на всех каналах! "
Много лет спустя, когда судили Бродского, Ахматова сказала: "Какую биографию делают нашему рыжему! "Но рыжему светило всего лишь полтора года проживания в деревне Норинской в Архангельской области. "Я входил вместо дикого зверя в клетку, выжигал свой срок и кликуху гвоздём в бараке…. "Гениальное поэтическое преломление скучной деревенской жизни. Хорошо написано, биография состоялась.
А вот постоять полминуты у столба перед расстрельной командой, — это не просто биография, это уже мировоззрение.
Много лет спустя в своём блоге "Дневник писателя" (более 6 тысяч подписчиков) Фёдор Михайлович написал: "Есть исторические события, увлекающие всё за собой и от которых не избавишься ни волей, ни хитростью, точно также, как не запретишь морскому приливу остановиться и возвратиться вспять".
* * *
Мало кто знает, но на самом деле это творение двух русских художников — Ивана Шишкина и Константина Савицкого...
Шишкин и Савицкий были не только художниками, но и близкими друзьями. Когда Иван Иванович показал другу неоконченную работу "Утро в сосновом лесу", Савицкий предложил:
— Давай твою картину дополним...
На что получил
ответ:
— У тебя глупая шутка! Даже не вздумай прикасаться к моей картине! Я пишу о жизни леса...
Задумка Шишкина была такова...
Утро, туман, роса. И старое-старое дерево, корни которого ослабели, как здоровье у человека в старости, — оно наклонилось, упало, переломилось, засохло...
Но Савицкий не отстаёт — давай прибавим медведей, ну давай прибавим!
И Шишкин, будучи человеком достаточно мягким, в итоге согласился и пошёл на эксперимент...
Константин Савицкий своей рукой дописывает медвежью семью, не касаясь пейзажа. А позже приезжает на выставку послушать, что будут говорить про его медведей, а так как художника мало кто знал в лицо, ему удается остаться незамеченным. Подойдя ближе, он увидел толпу людей перед картиной и страшно обрадовался, но когда услышал, что говорят, сильно разочаровался...
Люди недоумевали:
"Над нами точно кто-то шутит! Такого не может быть! Почему в прекрасном пейзаже Шишкина какие-то плюшевые мишки?"...
Обиженный Савицкий приехал к Шишкину и сказал:
— Я дарю тебе своё авторство...
И по его просьбе друзья отправились вместе к Павлу Третьякову, так как картина уже была выкуплена им, и попросили в их присутствии замыть скипидаром в нижнем левом углу полотна фамилию Савицкого...
Вот такая история...
Между прочим около 20 лет назад наследники Савицкого обратились к директору Третьяковки с просьбой восстановить авторство...
Рассмотрев это заявление, был вынесен отрицательный ответ, так как это было совместное решение — Шишкина, Савицкого и Павла Третьякова. ..
Поэтому оснований для смены авторства нет...
* * *
"Однажды в приёмной раздался звонок от шефа. Поднимаю трубку, Олег Павлович говорит, что во вчерашней газете он прочёл объявление, что на какого-то ребёнка вылилось кипящее масло. "Найди мне эту газету, — потребовал он. — Позвони в приёмную главного редактора и выясни телефон родителей". Он не помнил, какая газета, и оказалось, что она не за вчера,
а за позавчера.
Хорошо, что мы их еще не выбросили и нашли это объявление. Я позвонил, попросил телефон родителей мальчика. Мне не хотели давать телефон, но имя его действовало на всех магически.
Когда я маму этого мальчика соединил с Олегом Павловичем, разговор их был короткий, буквально секунд 20–30. И часа через два она уже звонила со служебного входа. Я спустился, отдал ей конверт, и, судя по увесистости, сумма там была немаленькая. Она взяла, сказала: "Спасибо", но как-то сухо, и ушла. Было видно, что женщина не в себе.
Прошёл, может быть, месяц. И вдруг звонок со служебного входа, поднимаю трубку и слышу, как какая-то женщина, еле сдерживая слезы, говорит: "Я буду у него дома полы мыть, я буду ему руки целовать — он спас моего ребенка". Это было настолько эмоционально, что у меня был шок, а женщина продолжала: "Я буду за него молиться, я его отблагодарю". "Ему ничего не нужно", — сказал я. Олег Павлович всегда говорил: "Помощь должна быть анонимной, не нужно это афишировать".
Поэтому артистки, устраивавшие благотворительные концерты, начинали попрекать Табакова, что он отказывается в них участвовать. Я на это могу спросить: "Кто вы все такие? "Он помогал стольким людям! И делал все это за счет только своих денег. Либо обращался, как он говорил, к дружкам своим".
Воспоминания Кирилла Трубецкого про Олега Табакова
* * *
Философ Руссо одного за другим сдал в приют пятерых детей. Его сожительница детей рожала, а потом их относили в приют. Руссо писал, что хочет, чтобы дети стали крестьянами. Здоровый труд на свежем воздухе, простая пища, гармония с природой… Скорее всего, малютки просто умерли в приюте — условия в 18 веке были ужасающими.
Но Руссо об этом
не думал. Он писал трактат о правильном воспитании детей, который принёс ему славу великого педагога и просветителя.
Лорд Байрон отдал в монастырь свою незаконнорожденную дочку Аллегру четырёх лет от роду. Сначала он забрал девочку у матери, а потом она надоела поэту. "Она упряма как мул и прожорлива как осел! ", — так поэтично Байрон охарактеризовал своего ребенка. Девочка мешала ему; он жил в замке. Трудно представить, как в замке может мешать четырёхлетний ребёнок…
В монастыре девочка начала хиреть и чахнуть.
"Бледная, тихая и деликатная", — такой её запомнили. При участии монахинь Аллегра написала письмо отцу; вернее, жалостливые монахини написали от ее лица просьбу навестить…
Байрон сказал, что Аллегра просто рассчитывает на подарки. Незачем ехать! В пять лет девочка умерла среди чужих людей.
Поэтесса Марина Цветаева тоже отдала своих детей в приют в голодные годы.
И приказала не говорить, что она — их мать. Дескать, они сироты. В приюте младшая дочь, Ирина, умерла от голода и болезней. Условия содержания детей поэтесса видела своими глазами — под видом крестной матери она навестила детей. Старшую дочь она потом забрала. Младшая погибла среди чужих людей. Подробнее об этой истории можно прочитать в "Смерть Ирочки Эфрон". На похороны дочери Цветаева не пошла, но написала очень грустное стихотворение о своих переживаниях. Конечно, очень трудно было жить в Москве в отдельной квартире с двумя детьми, отказавшись от службы. И писать стихи было очень трудно, дети требуют большого внимания, питания. Цветаева тоже упоминала "прожорливость" двухлетней Ирины… Наверное, наши прабабушки не отдали своих детей в приюты потому что работали и стихов не писали. Им было полегче, чем Цветаевой. Или Байрону. Или Руссо...
Можно писать одухотворенные строки о любви и о душе. Но поступать по-другому. И много лет люди будут восхищаться великими стихами и философскими трактатами, не ведая, что во время создания этих чудесных произведений где-то умирал с голоду или от тоски брошенный ребёнок автора. Плакал в одиночестве или просто молча лежал, отвернувшись к стене — когда понял, что никто не придёт утешить… Но себя эти великие люди очень жалели. Свои переживания они понимали очень хорошо. И искренне недоумевали — почему такие страдания выпали на их долю? За что? Хотя никаких особых страданий не было: ни голода, ни побоев, ни полной зависимости от других… Философ Руссо жалобно написал о себе: “Одинокий, больной и всеми оставленный в своей постели, я могу умереть в ней от нищеты, холода и голода, и никто из-за этого не станет беспокоиться"… От голода и холода Руссо спасали многочисленные меценаты. О нем беспокоились друзья и та самая мать отданных детей.
Это великие люди, оставившие после себя великие произведения, которые учат разумному, доброму, вечному. А судьбы их детей мало кому известны; но об этом надо знать. И надо помнить — ребёнок полностью зависит от родителя. Предать его легко! Он не сможет ни протестовать, ни отомстить, ни упрекнуть. Он до последнего дня будет надеяться, что за ним придут и спасут его, возьмут обратно! …
Поэт Шелли видел над морем у замка Байрона светлый образ маленькой Аллегры. Она улыбалась. Она все простила. Дети прощают…
Из жизни знаменитостей VIP ещё..