в рабстве, пахала круглые сутки, а кормили ее не так чтоб очень.

Когда Энни исполнилось 8 лет, она решила:

— Задолбали добрые родственнички. Хватит.

Пришла к маме, и говорит:

— Хорош, мама, фигней страдать. Забирайте меня обратно.

— Да кормить тебя нечем, — отмазывается мама.

— Не надо меня кормить, я вас, сама прокормлю, — заявляет Энни.

Взяла старое ружье покойного папы, и отправилась на охоту. Принесла дичи столько, что на семью хватило, да еще и на продажу осталось.

— Ах, как хорошо! — обрадовалась мама.

— Только я, как добрая квакерша, продавать дичь без мужчины не смогу. Это неприлично.

— Все вы, квакерши, только квакать и можете, — сурово ответила Энни.

Пошла и сама продала дичь в рестораны. А на следующее утро снова на охоту. Так и повелось: Энни кормила всю семью, продавала дичь, и сумела заработать денег столько, что за 7 лет выкупила ферму, которую мама заложила.

— Да как же у тебя так получается, деточка, — удивлялись все вокруг.

— Жить захочешь, и не так раскорячишься, — отвечала Энни.

— Но ты же девочка, ты должна быть нежной, — внушали соседские кумушки.

— Нежность и ружье — лучше, чем просто нежность, — говорила Энни.

— А где твои сережки и другие украшения? — хихикали ровесницы.

— Вот мое лучшее украшение, — мило улыбалась Энни, и показывала ружье.

В общем, всю жизнь Энни считала, что лучшее украшение женщины — ружье, и не прогадала. Когда ей исполнилось 21 год, поехала она в Цинциннати. А там выступал со своим шоу стрелок по фамилии Батлер. Правда, не Ретт, а Фрэнсис. Ну да ладно. Все равно красавец: грудь колесом, усы как у Буденного. Вот он и говорит:

— Ставлю сто долларов, что никто меня в стрельбе по мишеням не победит.

Мужики давай с ним соревноваться, и все проиграли.

Тут выходит Энни, скромно так улыбается:

— Ну давай, что ли.

— Барышня, тут не кружок вышивания, — ржет Батлер, хоть и не Ретт.

— Вышивание и ружье лучше, чем одно вышивание, — кротко отвечает Энни.

И на 25-й мишени побивает Батлера.

— Это у меня просто глаз замылился, — давай оправдываться стрелок.

— Гони сто баксов— нежно пропела Энни.

— Вот это женщина! — восхитился Батлер. И стал ухаживать за Энни: цветы, конфеты, все как положено.

Вскоре они поженились, и поступили в труппу Буффало Билла. Выступали в Англии перед королевой Викторией, в Италии — перед королем Умберто, а в Германской империи Энни пулей сбила пепел с сигары Вильгельма. Короче, звездой была именно Энни, а Батлер так, на подхвате. В числе прочих фокусов, дама сбивала с головы мужа выстрелом яблоко.

И отношения у них были прекрасные. Фрэнсис буквально на руках Энни носил, и ножки целовал. А какой дурак станет ссориться с женой, если она каждый вечер в башку ему целится? Жить-то охота.

— Вот как ружье в жизни помогает, — радовалась Энни.

И открыла стрелковую школу для женщин.

— Красивые глаза и ружье лучше, чем просто красивые глаза, — внушала она дамам.

И дамы верили. Учились стрелять. Таких самородков, как Энни, было мало, но тем не менее, когда началась война с Испанией, у нее был готовый отряд женщин-стрелков. Тогда Энни написала письмо президенту Уильяму Мак-Кинли: "Дорогой господин президент! Мои стрелки готовы защищать страну". Но президент не согласился.

Энни упорно продолжала учить женщин стрелять.

— На войну не пойдете, так хоть мужья вас бояться будут, — внушала она.

— Доброе слово и ружье лучше, чем одно доброе слово.

Потом удача ей изменила. Энни попала в железнодорожную катастрофу, ее парализовало. Но она после пяти операций смогла встать на ноги и продолжила выступать. И учила, учила женщин стрелять. Потом ее ошибочно обвинили в краже штанов из магазина.

— Вы обалдели, что ли? — обиделась Энни.

— Я б красть не стала, я б ограбила. У меня ж ружье!

Вскоре оказалось, это была не она, а профурсетка-стриптизерша, которая выступала под ее именем, правда, без ружья. Но было поздно, газеты раструбили, и осадочек остался.

Затем Энни еще и в автокатастрофу попала, и ногу повредила. Но до последнего продолжала участвовать в соревнованиях, ставить новые рекорды и учить женщин стрелять.

Умерла Энни Оукли в 66 лет. После нее осталось пятнадцать тысяч благодарных учениц! Вот это я понимаю, борьба за женские права.

Потому что борьба за права и ружье — лучше, чем просто борьба за права.

не хотелось никому ничего покупать. Но тут закричала моя душа:

— Вдруг человек голодает и просит тебя от отчаянья? Ты ему не поможешь, а он умрет! Ты будешь виноват!

Я ему говорю:

— Подожди меня у выхода из магазина. Не ходи за мной.

Он ушел.

Я купил курицу, вынес. Даю ему в руки.

— Спасибо!

— Пожалуйста.

Но я еще не отошел от него на два шага, как редким пешеходам он принялся эту курицу предлагать:

— Слышь, мужик! Возьми курицу за полтинник!

— Эй, мать! Купи у меня курицу — за пятьдесят рублей отдам.

Я повернулся, хотел что-то сделать…

А что я буду делать? Вырву курицу? Дам по морде? Начну кричать?

В лицо бил мерзкий декабрьский дождь. Меня только что развели. Было обидно и противно. Мужик на мою фигуру не реагировал. Я для него не существовал. У него была своя задача.

Я вернулся домой. Часа через два мне нужно было отлучиться по делам. От подъезда отъезжала неотложка. Консьержка и еще несколько соседок что-то оживленно обсуждали. Я спросил, что случилось?

И Евгения Михайловна с восьмого этажа рассказывает, что пошла в тот самый магазин, где до этого был я. На улице к ней пристал насквозь промокший, трясущийся от холода алкаш, стал предлагать курицу "хотя бы за тридцать рублей". Она пыталась от него отделаться, тогда он вложил ей в руки эту курицу со словами:

— Бери, мать! Бери бесплатно.

И ушел.

Вот с этим приобретением она вернулась домой. А дома дочка Жанна ей выговаривает:

— Вот кто теперь эту курицу будет есть? Где ее твой алкаш взял? Может, она испортилась?

Дочь решила курицу выкинуть, а Евгения Михайловна не разрешает:

— Выкидывать продукты — грех! Даже алкаш не выкинул. Надо кому-нибудь другому отдать, если сами есть не будем.

Вот они стали думать, кому в доме нужна курица с сомнительной биографией. Поняли, что никому. Вроде бы все соседи — вполне благополучные люди. Принести вдруг кому-либо из соседей курицу, даже в вакуумной упаковке, — это странно.

Но на втором этаже живет Галина. Несмотря на возраст, она всегда ярко одевается и похожа на Жанну Агузарову в глубокой старости. А денег у нее нет ни копейки. И кто чем ей все помогают.

Понесли курицу Галине. Дверь у нее никогда не на замке. Постучались — молчит. Толкнули дверь — отворилась. Галина не отвечает. Прошли в квартиру — нашли ее на полу. Вызвали "скорую". Перед уходом, унося на носилках Галину, врачи говорят:

— Если бы мы приехали хоть на несколько минут позже, то не было бы этой женщины в живых. Мы успели в последний момент.

Так курица ненароком спасла жизнь человеку.

Но на этом еще не все. У Евгении Михайловны с дочкой опять раздор: куда девать курицу?

Дочь предлагает выкинуть. Мать — отдать бомжам на улице.

Они оделись и, несмотря на дождь, пошли искать бомжей. Не нашли. Исходили половину района. Дошли до метро. Нет бомжей. Недалеко от метро есть часовня. Решили отнести курицу туда. Тем более рейтинги у курицы высокие: она жизнь человеку спасла. Пусть ее съедят приличные люди.

Вернулись они довольные, но мокрые, хотя уходили с зонтом. Рассказывают консьержке, что рядом с часовней на лавочке под моросящим дождем сидел благообразный старичок с собакой. Вот они ему курицу и подарили. Он своей собаке показывает курицу и говорит:

— Представляешь, Кукуруза (это ее кличка)! Нам на праздник Господь подарок прислал!

Евгения Михайловна с дочкой уже от него отходили. Но ведь когда делаешь добро — это засасывает. Хочется делать еще и еще. Поэтому дочь вернулась и подарила старичку свой зонт. Вот почему они возвратились мокрые. И из-за этой несчастной курицы чуть не заболели. Хорошо, что у консьержки был коньячок.

Я вернулся вечером домой и от раскрасневшейся повеселевшей и разговорчивой консьержки всю эту историю узнал. И выдвинул свою версию:

— Наступает же день Николая Угодника. Вот он соседку нашу Галину и спас. И он же подарок старику прислал! А может, этот старик и был Святитель Николай!

Консьержка возбужденно закивала, и я радостный вернулся домой.

А на следующий день, в воскресенье, я снова пришел в магазин. И стоит этот самый алкаш. У меня на него обиды уже никакой нет. Наоборот! Это такой урок: даже когда тебя обманывают, это может помочь многим!

Алкаш меня узнает. Я спрашиваю:

— Чего мою курицу отдал?

— А откуда ты знаешь?

— Я все знаю!

— А что мне с ней делать?

— Мог бы съесть!

— Да что ты! У меня вчера такое похмелье было, что мне как-то о еде мысль в голову не пришла. Зато сегодня я бы поел. Все утро о бульончике из той курицы думаю. Дурак я! Взял и отдал. Может, ты купишь мне другую курицу, а то внутри все сводит!

Я прямо растерялся! А душа кричит:

— Вот что было бы, если ты вчера ему отказал? Посмотри, сколько всего хорошего, благодаря ему, произошло! Купи ему курицу!

— Ну ладно! Иди к кассе, я сейчас.

Он уходит, но, уже отдаляясь от меня, разворачивает голову и бросает мне с улыбкой:

— И еще 150 грамм бы хорошо к бульончику!

А затем, уже от касс, кричит на весь магазин голосом, похожим на голос Гармаша, цитируя "Бриллиантовую руку":

— Сеня! Еще 150 грамм шампанского — и все!

И начинает гулко смеяться.

И все в магазине засмеялись. И три-четыре человека покупателей, и две кассирши.

Ну и я, конечно.

А после магазина думаю: надо пойти к часовне, посмотреть на того старичка, который сидел с собакой. Вдруг я его увижу.

Не знаю, почему-то мне это было важно сделать.

Старичок сидел у часовни. Он и правда был невероятно благообразный, светлый. Сидел уже не там, где нищие, а чуть поодаль, на лавочке. Словно шел по улице и просто решил передохнуть. Рядом лежала его собака.

Старичок смотрел на прохожих и улыбался.

С Николой Зимним вас. Радости! @Александр Казакевич

прапорщик, коих в вооруженных силах великой страны было великое множество, но замечателен он был тем, что был отличным пародистом, мог скопировать не только чей угодно голос, но и очень смешно сымитировать повадки, движенья и гримасы любого человека. Звали его, скажем, Семён Сидоркевич. Где бы он не появлялся, будь то построение части, очередь в гарнизонный магазин или поход на рыбалку, вокруг него всегда собирался народ, зная что Семён обязательно расскажет что-то очень смешное. Ожидания никогда не были напрасны, через минуту-другую после сказанных Семёном фраз люди начинали улыбаться, но если Сёма был в ударе, народ буквально хохотал.

В части служба шла своим чередом, и как-то пришлось всему личному составу готовиться к очень ответственным учениям. Те, кто служил в армии, понимают, что это такое. Короче сплошной стресс... Не открою страшной военной тайны, если скажу что подготовка к полётам в авиаполку состоит из нескольких этапов, одним из которых является теоретическая подготовка в учебных классах. Так вот, весь летный состав эскадрильи сидит в учебном классе и усиленно готовится к учениям. Чтобы было понятно, учебный класс — это обычный класс как в школе или аудитория в ВУЗе, только за столом учителя находится командир эскадрильи и, так сказать, следит за процессом. Учебный класс находится в штабе, а дежурным по штабу в этот день и был как раз старший прапорщик Сидоркевич. По долгу службы Сидоркевич во время занятий шествовал по коридору, куда и выходила открытая дверь учебного класса. Сидоркевич увидел, что за столом командира эскадрильи никого нет, (тот на какое-то время отлучился), ну и соответственно решил немного пошутить. Стоя перед открытой дверью, он сочным баритоном командира полка как рявкнет: "Что, команды подать некому? " (При появлении командира первый увидевший должен подать команду "Товарищи офицеры! "). Ну, естественно, услышав голос командира полка кто-то скомандовал "Товарищи офицеры!". Все замерли по стойке "Смирно". Тут заходит Семен, и командует "Вольно". По идее за такие шутки можно было Семену и накостылять, но все очень хорошо его знали и были только благодарны за то, что немного отвлёк от рутины.

Все уселись за свои тетради подготовки к полетам, а Семён, не торопясь, спиной к двери, пошел вдоль ряда столов и начал отпускать голосом того же командира полка различные смешные комментарии по поводу писанины летчиков и штурманов, типа "Вот молодец Карпов, красивую схемку аэродрома нарисовал, присвоят тебе очередное воинское звание в этом году". Народ ржет, а Сёма еще больше старается...

И вот тут, как говорит М. Задорнов, наберите побольше воздуха, уважаемые читатели... Идёт по коридору... настоящий командир полка полковник Зубарь. Он, естественно, услышал непонятный смех в аудитории и, о ужас, собственный голос. Медленно зашёл в аудиторию, при этом приложил указательный палец к губам, мол всем молчать (при появлении командира первый его увидевший обязан подать команду "Товарищи офицеры") и неслышно двинулся вслед за Сидоркевичем. Народ, видя такую ситуацию, заржал уже совсем в полный голос, некоторые в буквальном смысле попадали под столы. Сёма, думая, что это он так развеселил публику, сыпал смешными комментариями с удвоенной энергией. Смех прекратился мгновенно, когда Семён дошёл до конца аудитории и обернулся. Увидев командира полка, Семен буквально присел.

В тишине прозвучал настоящий голос Зубаря: "Ну что, Винокур, ко мне в кабинет! "