деревяшек примерно прямоугольной формы. Один мужик приколачиваят к дну ящика кусок оргалита. Двое тупо разглядывают описалово "Стола компьютерного", представляющее собой "ксерокс с ксерокса с факса". Т. е. бумагу отдаленно напоминающий копирку. Наконец один изрекает, что мол, "сами с усами", соберем.

На протяжении 2-х с половиной часов я слышу отдаленное кряхтенье, мат, высказывания типа "во, б%я, уроды, дырку просверлить забыли" и "этот эксцентрик им бы в жо-пу" вкрутить.

Наконец общий выдох и возглас "все, мля, зови начальство!"

Через 10 минут корридор оглашаетсся повизгиванием и отборным матом.

Я человек любопытный. Выходу, типа, покурить. Стоят у этого "мебельного монстра" двое. Один ржет, другой матерится. Дальше следует такой диалог:

— Вы че, рехнулись???

— А че?

— А ниче!!! Вы че свинтили, придурки!!!???

— Стол.

— Какой, в 3.14зду, стол???

— Этот, как его, компьютерный.

— УРОДЫ!!! Тут деталей было на ДВА СТОЛА!!!

— А че одно описание тогда дали???

— Дык они одинаковые!!!

— А мы знали???!!!

Далее я рухнул...

на местном базаре клянча милостыню у толстых базарных тёток торгующих семечками. Прописка всё-таки видимо у него была, потому что менты его не дёргали. На базарчике регулярно продавали свою продукцию приезжие крестьяне и по простоте душевной подкидывали ему что-нибудь из подпорченных продуктов. Но бывало что и посылали его частенько по разным матерным адресам недобитые кулаки. Тогда Федя заходил со своей козырной карты: ,, А вот спорим на рубль с носа, что сейчас возьму и сам себе в ногу гвоздь забью? ,, Деревенские мужики усмехались только: мол, ищи дураков, но и не прогоняли его- любопытство всё же забирало... В конечном счёте соглашались на спор и желающих поглазеть на это дело тоже прибавлялось. Федя доставал из своей потрёпаной сумки гвоздь, молоток, усаживался поудобнее, делал глубокий вдох, входя в карму, приставлял гвоздь к правой голени и прямо через брючину, без всякой дезинфекции, делал первый пробный удар молотком по гвоздю. Из страдающей Фединой груди наружу вырывался вопль, гримаса жуткой боли искажала и без того страшное лицо. Федя закусывал губу и делал следующий удар- лоб покравлся испариной от желания подавить страдания, но стон нечеловеческой боли всё же вырывался сквозь плотно сжатые остатки зубов... Некоторые тётки начинали креститься и верещать: ,, Будет тебе, ирод окоянный, акстись! ,, и иногда даже падали в обмороки. Но Федя был неумолим сам к себе- спор есть спор. И продолжал мазахизм с каким-то дьявольским азартом. Ещё один удар, последний. И снова стон и слёзы из глаз... У деревенских мужиков тряслись руки и губы от увиденного ужаса, а в глазах стояли дикие зрачки. Некоторые говорили, что, может, эта, дохтура позвать? ,, Не надо, я сам! ,,- стонал Федя. Ему спешно собирали выручку и совали в руку комок измятых рублей. ,, А закурить нет? ,,- мучался Федя. Ему охотно давали ещё и пачку папирос, лишь бы он поскорее исчез с глаз долой... Мыча от боли Федя выходил слегка прихрамывая с базара, ковылял к ближайшему сараю и, убедившись, что его точно никто не видит, со словами, ,От ведь [ч]удаки! ,, усмехался, доставал из той же верной сумки ржавые пассатижи, и без особого труда и страданий вытаскивал гвоздь из протеза. И было много дырок в том протезе, хотя и меньше, чем дураков на белом свете.