— Малой в самый расцвет переходного возраста начал чудить. Ругаю я его однажды долго и нудно за какой-то косяк. Говорю, меня в детстве за такое уже сто раз бы отлупили, а я дурак, избаловал тебя. Он рожу состроил, мол уши вянут такое слушать, потом свалил из комнаты, слышу, шарит по шкафам. Вернулся, с ехидной ухмылочкой ремень протягивает, типа ты меня породил, ты и убивай.

— Че, говорю, серьезно что ли?

Он такой на понтах:

— Серьезно!

Пожал я плечами и вломил ему от души.

Вопли, сопли... Обиделся пацан, не ожидал, что больно будет. Кое как с ним потом помирились.

Через пару недель затишья опять начались закидоны. Но я ж умный, я теперь на старый дедовский метод даже не намекаю. И мораль читать не стал. Спокойно и твердо говорю:

— Тащи сюда свой айфон, через месяц верну.

Малой с опущенной головой выходит из коинаты, через пару минут возвращается и протягивает мне ремень.

Давно это было, конец 80-х. Сибирская зима (важно). Брат уехал в командировку, а на жену его сосулька упала, положили в больницу. Их дети, племянники погодки, остались на бабушке. Стала она их в сад возить, а раньше-то на троллейбусе утром пипец просто. Вот собирает она их обоих утром в сад: несколько штанов, несколько кофт, валенки, шубы. Наконец, рукавицы, все. Сама оделась, и тут младший заявляет: "я обкакался". Бабка все снимает с него, моет, опять одевает. А в сад опаздывать нельзя, иначе не возьмут. Пришлось ехать на такси. На следующий день опять собираются, опять все уже одеты, и тут старший выдаёт: "Олежка, сри в штаны, опять на такси поедем". Олежка не долго думая насрал. Бабка все снимает с него, моет, опять одевает. Едут на такси. На следующий день бабка обоих посадила на горшки, и, пока не погадили, не встали. Поехали на троллейбусе...

Поехали мы с сыном на днях в зоопарк, нашего друга проведать, орангуташу-Ильдарку. То есть, его не Ильдарка зовут, конечно, но выглядит он как самый что ни на есть заправский казанский гопник, кепки только и чинарика меж зубов не хватает.

Ильдарка для меня знаменит тем, что очень ко мне неравнодушен. Каждый раз, когда я останавливаюсь у его поместья, он боком-боком ко мне подбирается, и начинает в меня плеваться. Причем ловит со своих действий абсолютный восторг — он ржет, потом плюется снова, и тут же приглашает всех зевак вокруг к его ржанию присоединиться. Те, разумеется, присоединяются, да и я тоже.

Так вот, в тот раз среди зевак присутствовала семья — мама, папа, сын лет шести и дочка лет девяти. Пока родители умилялись Ильдаркиной плевковой меткости, дочка его пристально разглядывала, а потом выдала:

— Мама, смотри как "орангуташа" и мой братик похожи!

А братик действительно рыжий, правда посоломеннее немного Ильдарки будет.

Пацан в ответ насупился, подумал, а потом выдал:

— И ничего мы не похожи: у меня глаза зеленые, а у него коричневые!

В детстве мы жили рядом с моим садиком, куда меня водила мама. Каждый раз после ее ухода, я очень страдала. Висела на заборе, наблюдала с самой высокой горки, не идут ли меня забирать обратно. Пиком всей ситуации стало то, что я уговорила своих одногруппников устроить подкоп и сбежать восвояси. И вот мы, отчаянные пятилетние дети, копаем яму под забором своими красными пластмассовыми лопатками...