сообщила, что лежит в больнице с легким сотрясением и побоями средней тяжести, ибо ревнивец муж вернулся с рейса и то ли пронюхал чего-то, то ли соседи подсказали по доброте, а только отмусолил он ее по первое число и сел пить проклятую в однова. А поскольку муж ее, как оказалось, бывший боксер, то можно себе представить..

Положив трубку, Большой человек сказал:

— Б%%%ь! — и погодя добавил — Вот ведь дура!

Потом задумался, почесывая квадратный подбородок. Затем сделал два звонка.

Первый: распорядиться там насчет цветов бабе в больницу, фруктов там и все такое. Чтоб все как полагается.

— Второй: вызвать к нему Славика из охраны. А не [колыш]ет, что дома, шоб через 5 минут!!!

Вскоре явился Славик — немногословный и исполнительный волкодав из личной гвардии шефа.

— Значит так, — сказал Большой человек, глядя мимо него, — поедешь по такому-то адресу, найдешь там такого-то, навешаешь ему хаароших дюлей, чтоб помнил. Имена никакие не называешь — сам поймет.

Только без фанатизма там — не калечить.

— Есть, — обрадовался Славик, — сделаем!

— Да смотри там — мужик бывший боксер.

— Нормально, — разулыбался Славик, — разомнемся.

— Возьмешь с собой Валеру, он тебя подстрах[рен]ет. Не кривись. Я сказал.

Через полчаса Славик с Валерой подъехали к старой пятиэтажке на окраине города.

— Посидишь здесь, — буркнул Славик хмуро, — если через полчаса не спущусь — поднимешься.

Прошло полчаса. Славика не было. Не появился он и через сорок пять минут.

Валера выташил сотовый и набрал шефа.

— Б%%%ь, — сказал шеф, помолчав в трубку.

— [ч]удаки!!!

Валере велел сидеть под домом и ждать бригаду.

Вскоре в дверь мужику позвонили трое крепких ребят. Открыл им вдребезги пьяный Славик, был он цел и невредим, но на ногах не стоял.

Славика, цепляющегося за двери, с трудом, но увезли. Мужика, уже никакого от сверхдозы водяры, трогать не стали.

На следующий день хмурый и помятый Славик оправдывался в кабинете шефа.

"- У меня же правый как кувалда, — объяснял он шефу, — я ж быков валил!

Открывает он мне дверь, я ему сразу, не глядя — хрясь справа, шоб уж не встал, а он что? Уходит мне под руку, потом хватает меня за грудки и орет:

— Ты че, с@ка, правым своим меня завалить хотел??? Когда ж я тебе его и ставил??? Смотрю — а это ж Василич — первый тренер мой по боксу, еще пацаном к нему пришел..."

Шеф задумчиво сидел за столом и тер квадратный подбородок.

— Б%%%ь... — наконец произнес он, не глядя ни на кого...

— [ч]удаки...

это делал? Не знаю. Пока отец был жив мне не приходило в голову спросить, а теперь поздно. Может быть ему не хватало адреналина. А может быть им двигало любопытство. Похоже он не мог устоять перед искушением закинуть удочку в тихий омут и увидеть что за черта он вытащит на этот раз. Ему, конечно, везло, что черти попадались не очень злобные.

В то спокойное субботнее утро отец оторвал листок календаря и увидел, что сегодня день рождения Брежнева. После завтрака он оделся потеплее

(на дворе стоял декабрь), пошел на почту и отправил по адресу — МОСКВА, КРЕМЛЬ, ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС — телеграмму следующего содержания: "ДОРОГОЙ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ ДВТ ПОЗДРАВЛЯЮ ВАС С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ТЧК ЖЕЛАЮ ЗДОРОВЬЯ И ДАЛЬНЕЙШЕЙ ПЛОДОТВОРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА БЛАГО СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА ТЧК" — Подписался полными именем и фамилией, Марк Абрамович Быков, и заполнил адрес отправителя в самом низу бланка.

Телеграмму в конце-концов приняли, правда после того как начальник отделения сверила паспортные данные.

Во вторник отца вызвал парторг института, человек по общему мнению неподлый. Работали они вместе много лет и относились друг к другу хорошо.

— Отправлял телеграмму?

— Отправлял, — подтвердил отец.

— Ты что с Брежневым знаком?

— Естественно нет. Был бы знаком, что бы я здесь делал?

— Ну, как дети малые, — возмутился парторг, — Леонид Ильич человек занятой. Представь, что все отправили бы ему телеграммы. Он что их прочитать сможет?

— Не отправили бы, — возразил отец, — не все относятся к Леониду Ильичу правильно. Некоторые даже анекдоты рассказывают. А остальные пожалели бы два рубля на телеграмму. А я не пожалел.

— Ладно, — не стал спорить парторг, — дело не в этом. Завтра утром поедешь в райком. С тобой будет беседовать инструктор отдела идеологии. Пропуск тебе заказан. — и добавил когда отец был уже в дверях, — Пожалуйста не выноси сор из избы.

Инструктор райкома поначалу показался отцу человеком милым и внимательным. Долго расспрашивал о здоровье, семье, квартирных условиях, отношениях c начальством. Затем перешел к телеграмме и стал редкостным занудой. Раз за разом, немного меняя формулировку вопросов, он пытался выведать каким боком отец знаком с Брежневым. Похоже ему казалось, что отец темнит. А когда разговор зашел в тупик, с той же дотошностью стал вытягивать зачем было посылать телеграмму. Отец настаивал на изначальной версии:

— Увидел в календаре, захотелось поздравить и поздравил. Что здесь непонятного?

— Но с днем рождения обычно поздравляют родственников, друзей, людей близких, — объяснял инструктор свои жизненные понятия.

— А Леонид Ильич и есть близкий человек. Я его вижу чаще чем моих сестер. По телевизору, конечно, но разница небольшая. Когда я вижу сестер, они тоже говорят, а я молчу.

Отцу показалось, что этот ответ очень не понравился. Тем не менее на прощание инструктор предложил воспользоваться райкомовским буфетом и попросил не выносить сор из избы, если дело пойдет наверх.

На работе отец появился уже после обеда с авоськой полной пакетов, которые источали нездешние ароматы. Только уселся за свой стол – сразу зазвонил отдельский телефон. Отец взял трубку и услышал командирский и в то же время елейный голос начальника первого отдела:

— Марк Абрамович, зайди ко мне, тут один человек с тобой поговорить хочет.

Отец зашел. Желающим поговорить оказался майор госбезопасности с незапоминающимися именем и фамилией. Заглядывая в бумажку и делая пометки, он скрупулезно прошелся по отцовской биографии. Потом положил на стол чистый лист.

— Марк Абрамович, пожалуйста напишите когда и при каких обстоятельствах Вы встречались с Брежневым.

— Я уже сегодня в райкоме вспоминал, но так и не вспомнил. Теперь, боюсь, тоже не получится.

— Да Вы не нервничайте, — вполне миролюбиво сказал майор, — когда вспомните, позвоните нам. А если не вспомните, тоже можете позвонить. Услышите, что кто-то порочит Советскую власть или анекдоты нехорошие рассказывает, — и позвоните.

— Ничего из этого не выйдет. Я не справлюсь.

— Как это не справитесь? Столько людей прекрасно справляются, а Вы не справитесь!

— Дело в том, — попытался объяснить отец, — что на трезвую голову никто такие разговоры не ведет, а я, если выпью, то на следующий день даже не помню с кем пил, а о чем беседовали и подавно.

Отец говорил чистую правду. У него была необычная реакция на алкоголь. После какой-то по счету рюмки он мгновенно и полностью отключался и напрочь забывал все события прошедшего дня. Эта рюмка могла быть и десятой и первой. Поэтому он старался не пить, а на случай, когда отказаться было невозможно, разработал хитроумную систему подмены спиртного неспиртным.

— Марк Абрамович, — в голосе майора появились суровые нотки, — Вы не представляете сколько людей хотят помогать нам совершенно добровольно. Не всем мы оказываем такое доверие как Вам. А Вы отказываетесь. Не забывайте, что у вас первая форма допуска по секретности. Заберем – и Вы просто не сможете выполнять свои служебные обязанности. Подумайте хорошенько, одним словом.

Я до сих пор помню каким расстроенным пришел отец домой в тот вечер. Повинился перед матерью. Не успела она начать его пилить, как зазвонил телефон. Звонивший представился инструктором обкома партии и сказал, что ждет отца завтра в десять утра не проходной. Я думаю, что родители в эту ночь так и не смогли уснуть.

На следующее утро отец поехал в обком. На проходной его встретили и передавали с рук на руки пока он не оказался в гигантском кабинете первого секретаря. Первый поздоровался с отцом за руку и сразу перешел к делу.

— Не будем терять время. Я уже знаю, что Вы никогда не встречались с Леонидом Ильичом. Есть только маленькая нестыковка в том, что Леонид Ильич не только встречался с Вами, но и прекрасно помнит Вас. Вот послушайте.

Первый нажал на какую-то кнопку и отец услышал знакомый до боли голос Брежнева:

— Кто прислал? Быков, Марк Абрамович говоришь? Есть такой, я его по Кишиневу помню. Еврей с русской фамилией. Грамотный товарищ и беленькую грамотно употребляет. Я его перепил, но с большим трудом, на грани можно сказать. И как это? Киш мерин тухес? Смотри, не забыл!

Потом Первый взял со стола лист бумаги и продолжил:

— А вот справка, которую я получил из КГБ. Из нее следует, что в то время, как Леонид Ильич был первым секретарем ЦК Молдавии, Вы были главным инженером проекта Кишиневского тракторного завода и регулярно ездили туда в командировки.

И тут отец вспомнил! Как с конвейера завода сошел первый трактор, как приехали гости из ЦК. После митинга в заводской столовой был банкет, а потом узким кругом поехали на какую-то большую дачу с парной и бассейном. Отца, конечно, прихватили по ошибке, но в провинциальной Молдавии, где тракторный был самым большим заводом, случалось всякое.

Вспомнил и симпатичного мужика с густыми широкими бровями, с которым они трепались почти до утра, когда остальные сошли с дистанции. Вспомнил, как выпили на брудершафт. В какой-то момент новый друг заподозрил, что отец мухлюет и стал ему наливать сам. После пятой рюмки отец отключился.

Очнулся он только в гостинице, и последним, что помнил, был сходящий с конвейера трактор.

Пораженный внезапным прозрением, отец немедленно поделился воспоминаниями с Первым. Тот слушал с открытым ртом. Он же прервал наступившую тишину:

— Есть мнение, что товарищ Брежнев может пригласить Вас в гости. Если пригласит, с деталями Вас ознакомят позже. Хочу только предупредить, что не стоит выносить сор из избы.

— Первый вдруг задумался, — Марк Абрамович, между прочим, что это за тухес такой? Может Вы знаете?

Никак разобраться не можем.

Отец незаметно вздохнул. Ненормативную лексику он не любил и пользовался ею крайне редко.

— Тухес – по-еврейски жопа.

— Жопа!? — удивился Первый, — А при чем тогда к жопе мерин?

— Не “мерин”, а “мир ин”. Леонид Ильич попросил научить его еврейским ругательствам. Больше всего ему понравилось “киш мир ин тухес”.

Переводится как “поцелуй меня в жопу”.

— А что, действительно хорошо звучит! Нужно запомнить. Может пригодиться?!

— Первый явно пришел в хорошее настроение и с удовольствием повторил, — Киш мир ин тухес. Правильно?

— Отлично. У вас получается не хуже чем у Леонида Ильича, — отец снова вздохнул.

— Марк Абрамович, а о чем еще кроме тухеса говорили, если не секрет?

— Если память меня не обманывает, о заводе, о прекрасных дамах, о том что вокруг сплошной бардак...

— Да, бардака хватает... — согласился Первый и вроде даже хотел продолжить, но спохватился, — Марк Абрамович, может быть Вам чем-то нужно помочь?

— Наверное нужно. Меня вчера товарищ майор пообещал допуска лишить.

— Ну, это пусть Вас беспокоит меньше всего. Вы теперь номенклатура лично Леонида Ильича. Без него Вас никто и никогда не тронет.

Распрощались. Секретарь вручила отцу два приглашения на обкомовскую базу. Там за полцены отец купил себе финский костюм и голландские туфли, а мама французскую шубу из искусственного меха. В Москву отца так и не пригласили.

меня посадили играть с моим первым противником. Я избрал испытанную годами схему борьбы, е2-е4, а там будь что будет. Старался больше фигур у противника съесть, охотно жертвуя своими. Он попался на уловку и через какое-то время ему уже нечем было играть. У меня осталось на одну фигуру больше и противник сдался...

Следующий противник не имел возможности изучить мой стиль игры, так как в это время он играл с кем-то другим. Его неведение об особенностях моей игры ему дорого обошлось, он проиграл...

В финале я играл с одним корейцем, который очень хорошо играл в шахматы, равных ему говорят в этом деле не было. Когда мы с ним сели за шахматный стол, он уже готов был встретиться с сильным противником, раз я обыграл стольких людей, поэтому был осторожен... Но когда я начал подставлять свои фигуры, безжалостно съедая в ответ его, то он не выдержал и наш матч опять скатился к чему-то похожему на шашки. Молниеносно мы очистили доску от фигур и у нас осталось минимальное количество фигур у каждого.

У меня на одну больше... Как хороший шахматист он просчитал свои шансы и сдался... Таким образом я стал чемпионом, о чем было вывешено объявление. Мои соседи, читая его не могли удержаться от смеха, так как знали, что я не очень хорошо играю.

Я же перестал с ними играть, негоже чемпиону проигрывать кому-попало...