Наверное все, когда обследуются у врачей с подозрением на какую-нибудь болезнь, боятся услышать что-то страшное. Когда я услышала слово "рак", я никак не могла поверить, что со мной это происходит. Земля из-под ног уплывала... шок был дня три. Потом включился автопилот, и я носилась по врачам, кабинетам и процедурам. На второй стадии рака нет ещё никаких симптомов, и поэтому невозможно поверить, что ты смертельно болен.

Полгода лечения, шесть курсов химиотерапии, операция, 25 курсов облучения. Без отрыва от производства. Да, я работала все это время. Спасибо коллегам, отпускали и подменяли, когда требовалось. Если бы не работала, наверное, сошла бы с ума. Не знала, что существует живая очередь на химию и облучение. Все терпеливо и с надеждой сидят в этой очереди... Год я ходила в парике. На больничном была только 25 дней, когда легла на операцию.

Уже семь лет прошло. Я живу! Обследуюсь регулярно, через пять лет сняли с учета, но все равно каждый год проверяюсь полностью. И каждый раз страшно, когда иду за результатами. Больше всего боюсь рецидива. Не могу говорить об этом ни с кем. Не хочу, чтоб на меня смотрели с сочувствием или страхом. А дети мои и так очень много пережили вместе со мной. Написать проще...

Девушка. Загоняюсь по комиксам, соответственно, не жалею денег на соответствующую литературу. И как же бесят люди, которые, узнав про это, начинают орать, мол, бросаешь деньги на ветер, лучше бы откладывать начала и прочую прелесть в этом духе. Я не спрашивала мнение. Мои деньги — куда хочу, туда и трачу!

Мне 27. У папы болезнь Альцгеймера. Когда-то я думала, что рак — это самое страшное, теперь понимаю, что нет. При раке хотя бы есть надежда на выздоровление, при Альцгеймере нет. Страшно, что у дедушки, папы мамы, было то же самое, но дедушке было 78, когда это началось. Страшно, что папе всего 61... Это не возраст для заболевания, которое называют старческим. Страшно, что до смерти дедушки, который жил с нами, папа всегда помогал и успокаивал дедушку от этих припадков, и говорил, какая страшная это болезнь.

Сегодня вышли в магазин с мамой и папой, чтобы папа подышал воздухом, я надевала на папу брюки, свитер, туфли и куртку, потому что он не понимает сам, как одеться. Я вела папу за руку, беспомощного, как ребенка, объясняла, почему нельзя переходить через дорогу, когда машины едут, хотя и понимаю, что бесполезно — через пять минут папа всё тут же забудет. Веду его за руку и плачу, и думаю, что 20 лет назад папа вёл меня, а теперь я его веду.

Невыносимо думать, что лечения нет. Я бы продала всё, что можно, квартиру, если бы можно было помочь.

Я городской ребенок, но каждое лето нас с братом родители отправляли к бабушке в глухую деревню. И самое странное и смешное воспоминание о моих развлечениях в курятнике. Как только вечером куры укладывались спать на своих жердочках, я под недовольное кудахтанье, распихивая их в стороны, усаживалась с ними на жердочку и болтала ногами. Сейчас вспоминаю, представляю эту картину: сонные куры на жердочках и маленькая девочка среди них, и ржу. Нафига мне это было...