Лишь три раза в жизни я видел, как плачет моя мама. Первый — когда, придя из школы, я застал ее рыдающей в обнимку с папой на полу, тогда я не понимал, куда делся ее животик, из которого должна была появиться моя сестрёнка. Второй — когда она также лёжа на полу обнимала мою жену, у которой на пятом месяце беременности случился выкидыш. А третий, когда она прижимала к груди нашего новорожденного сына — своего единственного внука.

В школе всегда защищала слабых. Хоть и была девчонкой, но и парней защищала. Думала, раз мы в одном классе, значит, как Семья. Прошли годы, и встречаю я своего застенчивого одноклассника, он всегда умело попадал в неприятности, а я ему помогала. Изменился. Подкачанный и высокий, по-своему красив, стал общительным, есть свой бизнес. До сих пор помнит меня смелой и справедливой, благодарил за все и сказал, что я для него, как лучик справедливости. Неожиданно, но приятно.

Сколько себя помню — писала стихи. И в школьные годы был у меня стих, который начинался так: "Соленый, тёплый, влажный след Остался на щеке моей..." — подразумевая след от слезы. Дала прочесть его маме и долго не могла понять, почему она еле сдерживает смех после первой же строчки. Выросла, нашла стихи, начала читать этот и поняла, как неоднозначно звучит эта строчка, если вырвать ее из контекста.

Начало 2000-х. Когда в техникуме на пару пришло четыре человека из всей группы, препод поинтересовался, где же остальные. Студенты были озорные и весёлые и ответили, что у отсутствующих — птичий грипп. Преподаватель взял в руки журнал и, пробежавшись глазами по фамилиям, сказал: "Птичий грипп может быть только у Воробьёва, но он как раз-таки здесь!"