для последующих подведений итогов на всех уровнях. А вот об этом — позже.

Так вот, если с обычных подведений, где замполиты анализируют состояние воинской дисциплины в свете решений и постановлений, когда начинаешь тупо вырубаться и материть себя за то, что не спрятался в раздевалке или в туалете, чтобы слинять, — и так до обеда в полубессознательном состоянии слушаешь то, что тебя абсолютно не волнует. Дело в том, что мы — летный состав, и какое мне дело до твоих казарм, форм одежды, тумбочек, службы войск... У меня есть профессия, я летаю, у меня есть небо и неповторимый запах самолетов. Что ты видел за 25 лет службы? —

Грудь четвертого человека! А авиацию любят как женщину. И пусть портянками, подворотничками, количеством очков на единицу личного состава, толщиной реечек на стендах наглядной агитации занимаются те, кто заканчивал командные училища! Они сами сознательно пошли в командиры взводов, рот.... Хотя, низкий поклон офицерам, которые сутками звереют от общения с ентим "личным составом". Я бы не смог.

Так вот, мы всеми правдами и неправдами пытались слинять, но на то, на окружное, когда прилетал зам командующего, боевой летчик, грузин, великолепно говорящий по-русски, так на это подведение все стремились попасть.

Начпо дивизии скушно читает доклад, в президиуме — командование полков, политработники, пропагандисты.

Все клют носом, под монотонную речь начпо о морально бытовом состоянии офицерского состава, где ….. в семье капитана Иванова скандалы, рукоприкладство...

— Что-о!

Зам командующего привстает со стула. В зале оживление.

— Кто этот капитан?!

Зал в напряжении, напряжение растет — сейчас будет то, ради чего пришли!

Капитан Иванов поднялся.

— Подойдите сюда! — Подходит. Народ вытягивает шеи и широко раскрывает глаза, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Вы, капитан, офицер, коммунист, летчик, мужчина. Вы бьете свою жену?

Женщину, мать своих детей?!!! (характерная кавказская жестикуляция).

Капитан уже смирился с погонами старшего лейтенанта и вечным правым креслом помощника командира корабля.

Начпо:

— Товарищ командующий (не зам командующего! — кто знает, что будет завтра, — правила хорошего тона он впитал с молоком Клары Цеткин и Розы

Люксембург), нe он бьет, это она его, когда выпьет, бьет...

— Что-о-о!!!

Когда генерал свирепел, в нем просыпались отцовские чувства, он переходил на "ты", и легкий акцент, который его красил, становился тем страшным подобием русского языка, на котором говорили только солдаты-таджики из стройбата.

— Ти, капитан, афицер, камунист, мущ-щ-ина! честный слова, ти пазваляишь, чтобы тебе бил женщина?!!! (еще более неповторимая кавказская жестикуляция).

У капитана вспотели даже пятки, начался озноб, — а это чревато воспалением легких.

— На каком этаже живещь?

— На п-п-ятом, товарищ генерал. ..

— Ва-азми и викинь ее на x... й с пятого этажа!!!

9,8 метров каждую секунду. Но, наверно, не совсем свободным полёт оного прибора был. Мужики там на краю поля с бутылочкой устроились, и, очевидно, между бутылкой и прибором симпатия возникла, притянула та водовка приборы авиационные...

Любовь была скоротечной. Бутылка — вдребезги, напора страстного не выдержала, а мужики — в ауте, но быстро (поскольку не пьяные ещё были) усекли цепочку причинно-следственных связей и нецензурно выражаясь побежали в сторону приземляющегося парашютиста.

Юрий Алексеевич рассказывает:

— Снимаю подвесную, слышу мат отборный и мужиков, руками размахивающих.

Прикинув направление их движения, степень возбуждения и количество кулаков и решил бежать в сторону старта... защиты искать.

Мужики на старте не подвели, навстречу кулакам и мату человек пять поспешая направились. Погоня и не думала останавливаться, только перед самой стеной спортсменов-парашютистов на шаг перешли.

Драки не было. Был вопрос:

— Вы чего, мужики?

— Чего-чего... этот гад, — на Юру показывают, — нам бутылку своим прибором разбил. Надо же — так точно кинул... а у нас — колосники горят, а этот снайпер, — опять в Юру пальцем тычут, — не по понятиям поступает.

Объяснили мужикам спортсмены развитие ситуации, приведшей к такому вот форс мажору и бутылкой спирта сумели и утешить страждущих... и панельку выкупить.

Часы ещё шли... отсчитывая время в общем-то не рядового события, закончившегося ко всеобщему благополучию.

там не ввел талоны, за мясом и свиными копытцами для холодца — в Кустанай. Там же и набивали самолет яйцами. А за конфетами и зефиром — в Троицк, на шоколадную фабрику.

Спирту было море, и мы были вхожи на любой склад.

Денег собрали много и, в качестве сопровождающего и контролирующего

(чтобы без злоупотреблений) подрядился в составе экипажа не совсем хороший человек. Даже походка у него была — карьерюга!

Сначала по комсомольской, потом и по партийной линии пошел вверх. С утра первым делом — к замполиту полка, как тень за ним ходил. Не любили мы его.

И по погоде застряли мы в Южно-Уральске. День, два, три. Гостиница

(клоповник, дом колхозника) для перелетающих экипажей. Сначала пили спирт, потом марочное — "Солнцедар". Может кто помнит?

Кстати, анекдот того времени: Открывается утром магазин, мужик трясущейся рукой высыпает груду мелочи на прилавок. Продавщица перещитывает медяки:

— За рубль восемь нет, есть за рубль двенадцать.

Мужик сгребает мелочь:

— На хрен, марочное не пью.

Перезнакомились со всеми поварихами, официантками летной столовой, воспитательницами детского садика. Пищеблок — все-таки какая-то гарантия в смысле медицины.

А этот сидит, никуда не ходит. А кто не пьет - тот закладывает. Пил, собака, нo сам не покупал и в магазин не бегал. Это дело нам надоело и созрел план страшной мести. Ведь, с@ка, заложит, все расскажет по прилету!

Бросили мы клич по общаге, гостинице, а там народ со всего света, уже месяц в перелетах. Одичали, бросаются на все, что шевелится. Нашли.

Простите, но в простонародье это, как выяснилось, называется — лобковая вошь.

Осторожно состригли волосы с лобка, там, где неродившиеся беленькие такие яйца этих самых, и сложили это бактериологическое оружие в спичечный коробок.

В санчасти взяли три таблетки снотворного для верности задуманного.

Сели пить вино и играть в карты. Его не приглашаем. Он сам встает с койки, берет бутылку:

— Ой, что это, "Яблочное"?

Наливает, выпивает, ложится читать.

Мы продолжаем играть, разум возмущенный вскипает. Достаем приготовленную бутылку "Солнцедара", разливаем по стаканам. Ему — с таблетками.

— Будешь?

Он встал, выпил, лег.

Через тридцать минут он храпел, как семь чеченов.

Спустили кальсоны, трусы и высыпали содержимое коробочки.

Топили в то время не жалея. Плюс теплое нижнее белье. А инкубационный период в таких тепличных условиях — сами понимаете.

Через день приходим мы в комнату. Странный запах. Оно лежит, как Ленин в

Мавзолее. Под простыней на босу ногу, обсыпанный дустом.

А мы продолжаем пить, играть в карты и напеваем русскую застольную песню:

"Мне мой миленок подарил четыре мандавошечки,

Я их не знаю чем кормить, — они такие крошечки. "