увлеклась фехтованием. Актерам, сыгравшим в фильме можно было уже ни где и не сниматься, все равно их называли по именам персонажей. К голове Боярского шляпа мушкетера приклеилась навсегда. Но это все преамбула. А суть такова. Двум юным дегенератам, старикам Гошману и Гербовичу довелось повстречаться с героями фильма, и немного побыть в мушкетерах. Дегенератам не исполнилось тогда еще и по семнадцати лет, а может и исполнилось, не суть важно. Стариками они были и в этом возрасте. Скажу сразу о порошках и таблетках расширяющих сознание ни тот ни другой не знали ни чего, кроме того что они существуют. Этот провал в знаниях был кстати характерен для подавляющего большинства молодежи в Советском союзе, впоследствии успешно ликвидированный в период расцвета демократии. К описываем событиям может иметь отношение разве что заблуждение этой парочки относительно того что спиртное им могут продавать с шестнадцати лет. А то что с ними произошло вспоминать не любят и рассказывают с большой неохотой, а то и вовсе отрицают случившееся. Скорее всего потому что в общем то ни какого деятельного участия в событиях не принимали. Вернее сказать не принимали потом, по мере развития ситуации. В тот, наверное, чудесный вечер они преосновательно набрались, в компании скажем так сверстниц, как ни странно занимавшихся фехтованием, у которых непонятно зачем выпросили поносить ненадолго пару шпаг. В путь к дому они направились далеко за полночь. Что там случилось по дороге, не помнит толком ни тот ни другой. Вернее версии разнятся. Гербович утверждает, что поединок на шпагах носил тренировочный характер. И скорее всего врет, так как питает до сих пор отвращение ко всем видам физнагрузок. Гошман говорит что там была замешана дама, и врет, скорее всего, наверняка, так как единственной дамой там была Роза Люксембург на улице имени которой и происходил поединок. Рубились они с молодецким задором среди сугробов и наледей до тех пор пока их не забрал проезжавший наряд милиции. На этом деятельное участие в событиях юных романтиков заканчивается. Доблестные милиционеры были так поражены зрелищем поединка, что не запихнули дуэлянтов в положенный обезьянник, а препроводили, пусть и с тычками в помещение дежурной части. Да именно препроводили. Просто хулиганствующую молодежь могут доставить в отделение милиции. А вот дуэлянтов именно препровождают или эскортируют. В дежурке скучал капитан с телефонной трубкой в руке и тетка лейтенант, копающаяся в бумагах. Тетке было от силы лет двадцать пять, но для Гошмана и Гербовича она была теткой. Капитан, увидев столь удивительную компанию, поднялся из за стола и сделал пару шагов к старшему очевидно в патруле, сержанту с двумя соплями на погонах, державшему в вытянутых руках оружие дуэлянтов.

— Вот. Дрались на шпагах. — Веско и даже торжественно сказал сержант, вручая сложенные валетом вещдоки капитану.

Капитан взял шпаги осторжно. Оглядел всю копанию. Гербович утверждает что ни какого интереса ни к нему ни к Гошману мент не проявил. А настороженно и как-то злобно разглядывал эскорт. Затем рассмотрел колюще-режущее оружие.

— Это не шпаги. — Произнес он в полной тишине. — Это рапиры. Тренировочные. — Продолжал он раздраженным тоном. – Спортинвентарь в общем то. — Закончил капитан, проявив разом и эрудицию и рассудительность.

— И зачем вы это все сюда притащили? — В голосе дежурного прорезался металл. Ответом было озадаченное сопение подчиненных, ожидавших очевидно какого-то другого развития ситуации. — Вам что нечем заняться на дежурстве?

— Вы кем себя вообразили? – Раздражение в голосе кэпа нарастало. – Гвардейцами Кардинала? — Состав патруля засопел и забулькал еще больше, явно огорченный таким сравнением. В советской иерархии киношных злодеев гвардейцы кардинала шли сразу после фашистов и махновцев, значительно превосходя последних по глупости и неуклюжести.

— А я значит по вашему теперь кардинал Ришелье? — Теперь в тоне капитана грозном и раздраженном появилась ядовитая ирония. — А она- сложенные валетом рапиры в руке новоявленного кардинала указали на тетку лейтенанта лет двадцати пяти. –А она, получается Миледи, графиня де ля Фэр. — Закончил тираду капитан уже тоном полным горести и разочарования.

Как теперь рассказывает Гошман на кардинала капитан не походил. А был он похож на де Тревиля в момент отчитывания мушкетеров. Вот что я вам скажу. Настоящий начальник просто обязан делать из своих выволочек представление. Запоминающееся шоу. Что бы в последствии оно стояло живым кошмаром перед глазами подчиненных. Что бы потом эти подчиненные изо всех сил стремились бы не участвовать в этих спектаклях ни на первых, ни на вторых ролях, и даже в качестве зрителей. Даже на галерке.

— Исполняем значит эдикт короля о запрете дуэлей – Начальство переполняло негодование.

— Вам по сколько лет, мушкетеры? — Наконец то гибрид Ришелье с де Тревилем соизволил обратить внимание на задержанных. – Сссемнадцать – Заикаясь одновременно прогундосили дуэлянты.

— О, возраст Дартаньяна. — Снова проявил эрудицию капитан. — И что с вами теперь делать? — Он то в отличие от своих дебиловатых подчиненных, наверное знал что ни каких противоправных действий романтичные юноши не совершали.

— Как оформлять будем? — Вопрос был обращен к дебиловатым подчиненным. Составу патруля. До них в очередной раз медленно доходила истина, не раз вбитая в армии и на службе что излишнее служебное рвение, не приводит к добру, а несет только хлопоты и головы мороку. Ситуация их напрягала. Им изо всех сил не хотелось быть гвардейцами кардинала. А то что они ими станут при составлении протокола, вырисовывалось все яснее и без объяснений начальства.

Начальству тоже не улыбалось получить погоняло Ришелье. Классово чуждое и обидное одновременно. Начальство ситуация тоже напрягала.

Что до мушкетеров, то им тоже не нравилось быть цветом французского дворянства с самого момента задержания.

Единственным человеком которого ни чего не напрягало была пожилая тетка лейтенант которой было наверное лет двадцать пять. Впрочем для Гошмана и Гербовича она по прежнему была пожилой теткой. Лейтенант расцвела и зарумянилась. Она улыбалась гвардейцам кардинала, спине капитана и вконец ошалевшим мушкетерам. Ей нравилось быть Миледи, графиней и прочее. В мечтах наверное она сменила опостылевший серый китель и юбку на ботфорты, камзол и роскошную шелковую сорочку. Вместо перебирания бумаг она могла скакать на коне, метать кинжалы, очаровывать аристократию и морочить голову Бекингему, тупорылому герцогу. В общем ей все нравилось.

Тут наконец то решился что то сказать старший из гвардейцев, тот что с соплями на погонах. Рошфор, в новой реальности.

— Они же пьяные. Может их в медвытрезвитель отвезти?

К этому времени Гербович с Гошманом успели протрезветь. Угроза попадания в трезвяк выгнала остатки хмеля окончательно. И тот и другой уже бывали в этом достойном заведении, оставив там по двадцать пять луидоров королевской пошлины, и перспектива очередного пребывания там была им страшнее чем мушкетерам попадание в Бастилию. Хрен знает чем бы это все закончилось, но положении спасла дама. Миледи, леди Винтер, в обличье лейтенанта милиции, вернувшаяся из мира грез средневековой Франции в опостылевшую дежурку, но прихватившую из тех мест понимание тогдашних обычаев.

— Ну выпили ребята немного. — Сказала она – Мушкетерам ведь можно. — Эта фраза наконец переломила что то в голове капитана. Тот отдал рапиры Гербовичу, и проронил устало – Проваливайте, чтоб я вас здесь не видел. Роль кардинала Ришелье его явно тяготила. Здание райотдела милиции узники покидали со всей возможной поспешностью. Устало похмельно побрели они к дому, вздыхая и спотыкаясь. Не могу сказать что виделось им перед собой кроме заснеженных улиц. Песчаные пляжи Нормандии или виноградники Шаранты, неприступный Каркасон или долина Роны? Вряд ли. Кроме сведений почерпнутых из французских кинокомедий о реалиях Бель Франс они не знали ни чего. Впрочем и сейчас ни чего не знают. Хотя этот случай все же отложился в их мозгах. Ну хотя бы в том что все выходки не должны укладываться в головах окружающих, быть выходящими за границы понимания и обыденности. Это первое. Второе более важное, это понимание того что в милиции порой работают люди образованные и дальновидные. Это позволило и тому и другому личностям по сути асоциальным избежать привлечения в дальнейшем даже в качестве свидетелей. Ну и наконец. Если бы им кто то сказал тогда, что Депардье запросит гражданства РФ, они бы решили только одно. Спятил старик.

пропеллера. Если че, я от своей присяги до сих пор не отказываюсь. Но маразм, начавшийся в то время в армии, сильно осложнил нам торжественное настроение. Мы ведь репетировали без оркестра. Впервые увидели его на самой церемонии. Это были поголовно какие-то туркмены, узбеки и чукчи с трубами таких разнообразных размеров, как херы на съезде III Интернационала. Трубы производили впечатление с[тыр]енных поодиночке, они ничем не сочетались между собой. Там не хватало разве что белорусской дудки-жалейки, но одна из мелких трубок производила именно этот звук. Гордый обладатель самой длинной трубы, почему-то очень тонкой, трагически задрал ее высоко в небо, словно готовясь возвестить по всей земле восстание из мертвых. Трубы, сияя на солнце, топорщились в разные стороны, отчего вся эта музбанда смахивала на трогательного ежика.

И вот этот аццкий ансамбль грянул гимн. Точнее, взвыл. Нет, половина трубачей все-таки помнила ноты, гимн был вполне узнаваем. Но другая половина изрядно подгадила, причем каждый на свой лад. Некоторые филонили, завывая посменно.

Музыка живо напоминала то душераздирающий похоронный марш, то призывный брачный вопль марала, то рассерженного кота, которого тщетно пытаются кастрировать.

Барабанщик был один, но он стоил всей группы. Флегматично бил свое "бум-бум" без особого ритма, приостанавливался отдохнуть в моменты, когда особенно дико взвывали трубы. Тарелочник тщетно пытался попасть в такт барабану. Иногда у него это получалось. Зачем там были тарелки вообще, ума не приложу. В гимне для них и нот-то кажется нет. Ну вот он без них и фигачил. Похоже, собрали по части все, то могло греметь и звенеть, не хватало только кастрюли с крышкой. Но самые классные были пара баянистов. Один вел мелодию правильно и бросал свирепые взгляды на второго, который не попадал. Типа, щас [ман]дюлей получишь. А тому, похоже, было одинаково страшно и вступать, и молчать. Он поджидал подходящую тональность, как бы подпердывал на пару сек и умолкал снова.

На моих сокурсников было жалко смотреть. Сильно болел живот. Все это выглядело как гнусное издевательство над Центральным комитетом, Президиумом вэцэспээс и лично тов. М. С. Горбачевым. Мы пытались корчить торжественные рожи, но когда я глянул на нашего майора, веселого коротыша, мне стало совсем худо. Впервые увидел, как человек отчаянно матерится не просто молча, и даже не губами — его губы были строго сжаты. Он матерился всем лицом. По игре его желваков я отчетливо различал вполне конкретные нехорошие слова и довольно замысловатые обороты. Уже когда этот кошмар закончился, он негромко охарактеризовал музыкантов единственным загадочным словом, сказанным с большим чувством — под[ман]деныши.

постоянно прислонялся к стене, чтобы не упасть. Алексей проникся сочувствием к беспомощному человеку и предложил ему свою помощь. Полковник принял предложение о помощи как должное, навалился на Алексея девяностокилограммовой тушей, и попытался двигаться дальше при поддержке Алексея. Это получалось у него плохо, и Алексею пришлось практически тащить полковника на себе, что с учетом его габаритов было делом непростым. Промучившись с полковником десять минут, Алексей оказался у своего дома.

— Все, я пришел, – с трудом выдавил он из себя. – Дальше вы пойдете без меня.

Слова Алексея повергли полковника в смятение. Он стал упрашивать Алексея довести его до центральной площади, которая находилась в полукилометре от них. По доброте душевной Алексей не смог отказать человеку попавшему в беду и согласился проводить его дальше. Вновь обхватив двумя руками непослушные телеса полковника, он повел его к центральной площади. Когда они почти достигла цели, навстречу подъехал милицейский экипаж на мотоцикле. Милиционер, который был за рулем, спросил полковника:

— Товарищ полковник, у вас все в порядке?

— Все в порядке, — ответил полковник, отстраняясь от Алексея.

— Вы знаете человека, который рядом с вами, — решил уточнить ситуацию милиционер.

— Первый раз вижу, — неожиданно трезво и по-военному четко ответил полковник.

Этих слов было достаточно, чтобы оба милиционеры направились к Алексею и потребовали у него документы. Документов, естественно, не оказалось, и милиционеры, проигнорировав объяснения Алексея, заставили его сесть в коляску мотоцикла и повезли в отделение милиции для опознания. С полковником же они вежливо простились, пожелав счастливо добраться до дома. Добрался полковник до дома без происшествий или нет, Алексей не знает, а вот ему пришлось в милиции пробыть почти два часа, пока пинкертоны неспешно выясняли его личность.