Стою низко опустив голову. На меня кричат, грозят. А я, вроде уже не молодой человек, не могу поднять голову и посмотреть в глаза людям. Внученька, внученька, зачем ты так с дедушкой! Зачем ты это сотворила?
Народу в кабинете директора школы много, но прям со злобой на меня наезжают директриса школы, инспекторша по делам несовершеннолетних и молоденькая учительница. Только участковый не поднимает головы уткнувшись в бумаги. Меня уже провели по разгромленному актовому залу, показали следы крови на некоторых предметах. А теперь меня грузят по полной.
И поскольку говорят одновременно, то я воспринимаю урывками:
— сорвала вечер встречи выпускников. .
— . . пострадал авторитет школы. .
— . . пострадали уважаемые люди. .
— . . тяжкие телесные... сотрясение мозга. .
— . . многочисленные ушибы . . вырванные волосы ... порванная одежда. .
Мне все хуже, я не могу уже сдерживаться, чувствую не выдержу. Достаю пластинку валидола:
— Извините, мне надо выйти на свежий воздух.
Поворачиваюсь и выхожу из кабинета. Слышу голос участкового:
— Я, провожу гражданина.
Едва сдерживаясь прохожу по коридору, выхожу на крыльцо. Оглядываюсь, и ускоряя шаг спешу за ближайший угол школы.
Заворачиваю и тут сила воли моя кончилась.
Я начинаю смеяться, да какой там смеяться — РЖАТЬ! До слез, до стука головой о стену!
Там меня и нашел участковый, только вот смеяться он начал гораздо раньше. Подошел ко мне уже в слезах.
Так мы и угорали с полчаса.
— Ну вот КАК! Я мог такое пропустить?! -вытирая слезы сказал участковый -Ведь всегда присутствовал сначала, а тут решил подойти к окончанию вечера.
— Я надеюсь, кто нибудь снимал на видео?
— Вот нам только и остается надеяться — махнул он рукой.
— А откуда у нее все эти аксессуары?
Я подумал.
За неделю до этого Юленька (внучка моя) ездила в Краснодар на свадьбу к подружке.
Вот видимо оттуда все и привезла.
И вот представьте: вчера, Вечер Встречи Выпускников, актовый зал. Старшеклассники со сцены поздравляют школу, учителей, выпускников. Короче, поют, танцуют. Открывается дверь и в зал входит моя внучка (она в 11 классе) в шикарном, белом свадебном платье. Фата и букет невесты тоже присутствуют. Ясное дело, под руку с женихом. Сзади свидетель и свидетельница с лентами через плечо.
"Невеста" поднялась на сцену:
— Уважаемые гости! Я не могла, не поделиться с вами своим счастьем, поэтому я решила бросить "букет невесты" в родной школе. Ведь у нас так много одиноких девушек желающих выйти замуж! Ловите!
И бросила букет в зал... ... .
Дальше уже рассказывал участковый.
— Директрису отшвырнули через 2 ряда кресел, Инспекторшу по делам несовершеннолетних затоптали, отдавили руку, вырвали один ноготь. С подратыми лицами более двух десятков, двое с сотрясением мозга. Все остальное мелочи, типа разбитых носов. Пострадавших школьниц нет. Только учительницы и выпускницы. Ну еще физрук получил фингал, когда пытался разнимать.
Я не знаю, как мне убеждать любимую внучу, что это неудачная шутка? Тем более, что мне не удалось ее увидеть вживую. Одна надежда, что где то есть запись.
* * *
В средней группе детского сада к сентябрьскому утреннику меня готовил дедушка. Темой праздника были звери и птицы: как они встречают осень и готовятся к зиме. Стихотворений, насколько мне помнится, нам не раздавали, а если и раздали, дедушка отверг предложения воспитательниц и сказал, что читать мы будем свое.
Своим он выбрал выдающееся, без дураков, произведение Николая Олейникова "Таракан".
Мне сложно сказать, что им руководило. Сам дедушка никогда садик не посещал, так что мстить ему было не за что. Воспитательницы мои были чудесные добрые женщины. Не знаю. Возможно, он хотел внести ноту высокой трагедии в обыденное мельтешение белочек и скворцов.
Так что погожим осенним утром я вышла на середину зала, одернула платье, расшитое листьями из бархатной бумаги, обвела взглядом зрителей и проникновенно начала:
– Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосет.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждет.
В "Театре" Моэма первые уроки актерского мастерства Джулии давала тетушка. У меня вместо тетушки был дед. Мы отработали все: паузы, жесты, правильное дыхание.
– Таракан к стеклу прижался
И глядит, едва дыша.
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.
Постепенно голос мой окреп и набрал силу. Я приближалась к самому грозному моменту:
– Он печальными глазами
На диван бросает взгляд,
Где с ножами, топорами
Вивисекторы сидят.
Дед меня не видел, но он мог бы мной гордиться. Я декламировала с глубоким чувством. И то, что на "вивисекторах" лица воспитательниц и мам начали меняться, объяснила для себя воздействием поэзии и своего таланта.
– Вот палач к нему подходит, – пылко воскликнула я. – И ощупав ему грудь, он под ребрами находит то, что следует проткнуть!
Героя безжалостно убивают. Сто четыре инструмента рвут на части пациента! (тут голос у меня дрогнул). От увечий и от ран помирает таракан.
В этом месте накал драматизма достиг пика. Когда позже я читала в школе Лермонтова "На смерть поэта", оказалось, что весь полагающийся спектр эмоций, от гнева до горя, был мною пережит еще в пять лет.
– Все в прошедшем, – обреченно вздохнула я, – боль, невзгоды. Нету больше ничего. И подпочвенные воды вытекают из него.
Тут я сделала долгую паузу. Лица взрослых озарились надеждой: видимо, они решили, что я закончила. Ха! А трагедия осиротевшего ребенка?
–Там, в щели большого шкапа,
Всеми кинутый, один,
Сын лепечет: "Папа, папа! "
Бедный сын!
Выкрикнуть последние слова. Посмотреть вверх. Помолчать, переводя дыхание.
Зал потрясенно молчал вместе со мной.
Но и это был еще не конец.
– И стоит над ним лохматый вивисектор удалой, – с мрачной ненавистью сказала я. – Безобразный, волосатый, со щипцами и пилой.
Кто-то из слабых духом детей зарыдал.
– Ты, подлец, носящий брюки! – выкрикнула я в лицо чьему-то папе. – Знай, что мертвый таракан – это мученик науки! А не просто таракан.
Папа издал странный горловой звук, который мне не удалось истолковать. Но это было и несущественно. Бурными волнами поэзии меня несло к финалу.
– Сторож грубою рукою
Из окна его швырнет.
И во двор вниз головою
Наш голубчик упадет.
Пауза. Пауза. Пауза. За окном еще желтел каштан, бегала по крыше веранды какая-то пичужка, но все было кончено.
– На затоптанной дорожке, – скорбно сказала я, – возле самого крыльца будет он задравши ножки ждать печального конца.
Бессильно уронить руки. Ссутулиться. Выглядеть человеком, утратившим смысл жизни. И отчетливо, сдерживая рыдания, выговорить последние четыре строки:
– Его косточки сухие
Будет дождик поливать,
Его глазки голубые
Будет курица клевать.
Тишина. Кто-то всхлипнул – возможно, я сама. С моего подола отвалился бархатный лист, упал, кружась, на пол, нарушив шелестом гнетущее безмолвие, и вот тогда, наконец, где-то глубоко в подвале бурно, отчаянно, в полный рост зааплодировали тараканы.
На самом деле, конечно, нет. И тараканов-то у нас не было, и лист с меня не отваливался. Мне очень осторожно похлопали, видимо, опасаясь вызвать вспышку биса, увели плачущих детей, дали воды обмякшей воспитательнице младшей группы и вручили мне какую-то смехотворно детскую книжку вроде рассказов Бианки.
– Почему? – гневно спросила вечером бабушка у деда. Гнев был вызван в том числе тем, что в своем возмущении она оказалась одинока. От моих родителей ждать понимания не приходилось: папа хохотал, а мама сказала, что она ненавидит утренники и я могла бы читать там даже "Майн Кампф", хуже бы не стало. – Почему ты выучил с ребенком именно это стихотворение?
– Потому что "Жука-антисемита" в одно лицо декламировать неудобно, – с искренним сожалением сказал дедушка * * *
* * *
У подруги сыночку 2 годика. Беспокоится, что тот говорит меньше слов, чем его сверстники. Как-то вечером напрягла мужа: — Поучил бы пацана новым словам, пока ужин готовлю.
Папашка послушно усадил детеныша на колени и… слегка подзавис, соображая какое такое слово разучить. Задумчиво скользнул взглядом по телику, где самозабвенно наяривал Ростропович.
— Ну, парень, давай скажи: рас-тра-по-вич!
Чадо озадаченно, а подруга изумленно посмотрели на папу. Кажется и Ростропович тоже.
— Сынок, ну давай, — расс-трра-по-вич! ...
Сын, открыв рот, не отрываясь смотрел на отца, — и молчал.
Родитель не унимался: — Расс... Расс… Расс…
И уже почти отчаявшись: — Ну, давай, сын, не подведи, вон мама смотрит, — Расс! ...
И тут пацан четко выдал: — ДВАСС! * * *
* * *
* * *
