с могил продавали, реже — могильные плиты в новое владение. И тихой их службе коллеги завидовали: вечная тишина, свежий воздух, от выпивки никто не отвлекает.

Особенно завидовали дежурящим на Пискаревском кладбище. Там один сержант очень хороший промысел сообразил. Вечером, после закрытия мемориала, идет он к скорбящей Матери-Родине, снимает сапоги, снимает штаны, берет сачок и лезет в фонтан перед ней. И тщательно тралит. А в тот фонтан интуристы весь день кидают на прощание монеты. Глупый обычай, но прибыльный. Ефрейтор на атасе стоит, рядовой горсти мелочи в мешочки пересыпает. Потом брат рядового, летчик на линии Ленинград — Хельсинки, летит с портфелем рассортированной валюты (экипажи-то не досматривают) и закупает на все колготки. Жена ефрейтора, продавщица, продает их мимо кассы. Прибыль поровну. Такой сквозной бригадный подряд. Быть сержанту генералом!

Процедура отработана. После ловли рядовой бежит за водкой, они в дежурке принимают, согреваются и скрупулезно считают в кучки: финмарки, бундесмарки, пятисотлировики и полудоллары. Выпьют, закурят, и считают. Очень были службой довольны.

Только сортира в дежурке не предусмотрено. А в общественный — ночью под дождиком — далеко и неохота. А тут сержанту в полночь приспичило по-большому.

Вышел он: темь глухая, дождь шуршит; зашагнул в какую-то могильную чащу, присел, полы шинели на голову — Господи, помоги мне удачно отбомбиться. Употребил по назначению газетку "На страже Родины" — а встать не может.

Он дергается, а его сзади с нечеловеческой силой тянут вниз. И тут где-то далеко за кладбищем часы бьют двенадцать ударов...

Заверещал несчастный от ужаса, заупирался — но нет ему ходу. Гнетет его к сырой земле потусторонняя воля. Осквернил святое место, оскорбил прах — и костлявой рукой влечет его к себе покойник. Ни вырваться, ни вздохнуть, и оглянуться нельзя — жутче смерти.

Через полчаса вылезли подчиненные: куда запропастился? Ни зги во мраке, и только собака скулит в кустах гибельным воем. Цыц ты! Скулит.

Подходят: это сержант сидит и скулит, глаза зажмурены, уши руками зажал — а полой шинели прочно наделся на сломанное острие могильной оградки за спиной. Окликнули — скулит. Отцепили, подняли — скулит.

Привели в тепло, застегнули штаны — скулит. Влили в него водки — крякнул, и дальше скулит!

Сначала они, сообразив, что к чему, ржали до колик, потом испугались, потом надоело: хорош, мать твою, все! А он скулит.

Утром на смене доложили и вызвали скорую: сдали его психушникам. Пусть теперь им поскулит, полечится.

Как пелось тогда — "Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна".

А не фарцуй на милостыню с кладбища, не гадь на могилы. Или по крайней мере не пей на службе. Пей, но в меру. Все-таки у него, видно, совесть нечиста была.

На дворе зима 83-84. Мне не более 10 лет, брат десятилетку заканчивал. Долгожданная суббота. Мы пришли из школы, я сел за уроки, чтоб в воскресенье не париться, а братан в большой комнате на столе ваял стенгазету. Как сейчас помню, на тему гонки вооружений. Мамы не было дома. Тогда суббота уже была выходной и мама, видать, рванула по своим делам. Вдруг, в один прекрасный момент она влетает в дом довольная и начинает раздавать команды. Дескать, сегодня суббота, её подружайки уже в сауну рванули, а её надо по-быстрому помочь собрать туда же. Брату выпала честь укладывать в сумку закусон-выпивон, а мне положить банные принадлежности. А именно: тапочки, полотенце, веник и всякие мыльно-рыльные причиндалы. Что я и сделал на совесть, и принялся помогать брату рисовать крылатые ракеты и лозунги "Нет звездным войнам".

Мама умотала до вечера. Ну, пока транспорта дождёшься, пока доедешь… А ехать надо было в соседний район…

… Мать вернулась достаточно быстро: где-то через час. Этого времени как раз хватало, чтобы доехать туда и обратно. Глянув на неё, мы поняли, что нас будут бить. Возможно, даже ногами. Но вот только понять бы за что, чтоб не так обидно было. И брат робко вопросил, чего, дескать, наша маменька изволили так быстро вернуться. Мать не сказала. Она прогремела, показав на меня пальцем:

— А вот ты его спроси!!!

Брат мне:

— Ну и?..

Я:

—???????....

Я реально не понимал, какая вина на мне и сколько мне за неё светит.

Видимо поняв, что я действительно ни хрена не понял, мать открывает сумку и показывает брату веник. Веник был обыкновенный хозяйственный!!!

Это сейчас мне смешно, а тогда я реально не понимал, что за березовый веник мать принесла и за батарею в ванной положила. Какого он нужен в хозяйстве, когда под раковиной отличный стоит? Таким и не подметешь – только листья раскидаешь по квартире. А про то, зачем хозяйственный мать взять в сауну хотела, я спрашивать не стал, мало ли чего. Вдруг там просто грязно.