Для начала он выстрелил из ружья в плинтус, за которым скреблась крыса.

Ружьё было правда малокалиберное, но мы же не на кабана охотились.

Полагаю, она стала после этого заикаться, но через несколько дней возобновила свои козни. Последующие три дня битвы я даже описывать не буду – это короткий рассказ, а не эпопея "Война и мир". Скажу только, что на заключительном этапе сражения мы локализовали несчастную крысу на кухне и вынесли оттуда помаленьку ВСЮ мебель и посуду, оставив только два неподъемных холодильника, под мотором одного из которых она и пряталась. В наличии двух укрытий был глубокий смысл – отец плескал горячей водой по мотору, а я в это время ловил крысу тряпкой при попытке прорваться ко второму холодильнику. Где-то после пяти её успешных прорывов крыса исчезла вообще. Это казалось абсолютно невозможным в пустой кухне, наше охренение не поддавалось описанию. Наконец, следуя методу дедукции, я поднял глаза к потолку и нашёл её там – она карабкалась по гардине. Когда я её всё-таки поймал, она больно укусила меня за палец через толстую тряпку и вообще устроила со мной какое-то единоборство. Я не раздумывая утопил бы её в унитазе, но мой военный папа оказался более гуманен. Он решил отнести её на дальнюю помойку со словами "другим расскажет, чтобы у нас не появлялись". Мама ехидно отметила, что при такой доброте все крысы района зайдут к нам хотя бы из любопытства, но решение отца было непреклонным — хотя несколько дней назад он её чуть не пристрелил, сейчас беззащитная крыса обрела очевидно статус военнопленного. Отец засунул тряпку с крысой в старый чайник, плотно закрыл крышку и уже вышел на крыльцо подъезда, но отлучился обратно на минуту домой захватить сигареты. Когда он вернулся на крыльцо, чайника там уже не было – его свистнули. Горечь утраты чайника нам смягчила вполне предсказуемая картина дальнейших событий – довольный вор пришёл к себе домой, поставил чайник на стол, открыл крышечку, потянул за тряпочку…

было джентльменскоесоглашение — мы им писали все истории болезни (хирурги терпеть не могут писанины), а они намспокойную жизнь, типа пришли попозже, ушли пораньше. Хирургические истории болезни — не "Война имир", Жалобы на то-то, шов выглядит так-то, назначения такие-то. А поскольку это все-таки нетерапия — ну какие там назначения? Стол номер такой-то, обработка шва, полупостельный режим: Записи ведутся каждый день, в графе назначения — ничего нового, пишем каждый день — "назначенияте же". И вот однажды сидим мы все в ординаторской и пьем чай. И вдруг заглядывает мужик измоей палаты. Спрашивает "моего" доктора: "Доктор, извините, а можно мне что-нибудь съесть?".

Доктор на него обалдело смотрит и говорит: "Конечно, можно".

Тот уходит. Через пару минут опятьзаглядывает:

"Доктор, а Иванову из моей палаты можно что-нибудь съесть?".

"Можно.", -- говорит ничего не понимающий доктор.

Через минуту мужик опять: "Доктор, а может, и Смирнову можно?".

"Да всем, всем можно!", -- кричит доктор, смотрит на меня, и тут до нас обоих доходит. Я напрактике уже неделю. И всю эту неделю пишу: "Назначения те же". А всем вновь поступившим впервый день назначается столљ0 — полный голод, чтобы анализы крови взять натощак, а дальшепишется обычный стол, љ5 или там 7. У меня же две палаты неделю (!) ничего не ели. И толькочерез неделю нашелся смельчак попросить покушать. И вот пока мой доктор кидается ко мне меняубивать, две мои подруги, косясь на своих докторов, тихонько сползают со стульев и бегутисправлять свои истории.

А в отделении слышны радостные крики, хлопанье дверцы холодильника, шелест мешочков и чавканье, чавканье