Я не знал, что на ковер — это буквально. Огромный стол, тети с пышными прическами, дяди в черных костюмах с черными галстуками. И коврик. Они говорят:

— Пожалуйста.

Меня первым вызвали. По алфавиту — Дуров. Евстигнеев. Плятт.

Я стою. Они смотрят на меня, молчат.

— А вы мне сесть не предложите? — спросил я.

В ответ гробовая тишина. Потом вопрос:

— Опишите флаг Советского Союза.

Мне сразу стало плохо. Тетя-Мотя, ты меня, гражданина страны, просишь описать флаг как ненормального. Какому идиоту в Америке придет в голову спросить актера, едущего в Европу:

— Опиши флаг Америки.

Я говорю:

— Черный фон, белый череп, две скрещенных берцовых кости, называется Веселый Роджер.

В комиссии наступил паралич. На меня смотрели волчьими глазами. Новый вопрос:

— Перечислите союзные республики и назовите их столицы. Я ответил:

— Малаховка, Таганрог, Кривой Рог, Магнитогорск, — все, что в голову пришло. В ушах пульсировало. Думаю, сейчас крикну:

— Кретины!

Последний вопрос:

— Перечислите членов Политбюро. Мне совсем плохо стало.

— Я никого не знаю.

— Вы свободны.

— Наручники снимать не будете? — спросил я, выходя.

Лиознова звонит:

— Что вы натворили? Вас вычеркнули из списка!

Директор театра звонит.

— Левочка, что вы делаете, вы у нас первый невыездной!

Лиознова в обморочном состоянии.

— Вы теперь на пять лет невыездной!

Я ей говорю:

— У вас два выхода. Найдите другого актера. Татьяна, зачем мне ехать в Германию, пусть Тихонов застрелит меня здесь! Я хочу быть похороненным на родине. На том и порешили. Нашли озерцо возле Московского университета, на горах, там Тихонов меня и застрелил. "

Ну, написал менеджеру Джосепу Джоэлевичу Пуджолю, который как брат мне. Можно ли, спросил в письме, поменять телепахэ на какую-нибудь поновее, а то эта скоро протухнет, а меня весна зовет в дорогу. А вот как раз, отвечает Джосеп, твоя новая машинка и приехала, заезжай в любой момент.

Приезжаю в банк. Джосеп Джоэлевич, как обычно это и бывает, присутствует в виде Джосепа Джоэлевича Шредингера, то есть пиджак его висит, а сам Джосеп Джоэлевич, видать, вкушает круассан с кофе в соседней кафешке. Банки ведь тут работают только до обеда, но обед — это одно, а ланч — это совершенно другое и это святое. Почти такое же святое, как и обед.

Ладно, думаю, пока бумаги у операционистки оплачу, благо операционистка на месте и в очереди всего два человека: какой-то, судя по внешнему виду, каталан и школьница — судя по всему, латинка. Спросил по-испански, кто последний, занял очередь за школьницей.

Заходит тетя, по виду — типичная каталанка. В сапогах и чуть ли не в шубе — зима все-таки, на улице четырнадцать градусов. Спрашивает на каталанском, кто последний, занимает за мной, а пока, чтобы два раза не вставать, пытается что-то там сделать с банкоматом. И банкомат ей что-то делает не так. Тетя на каталанском спрашивает операционистку, почему банкомат ей какую-то бумажку не выдает, а операционистка ей отвечает, что банкомат сегодня бумажки не выдает, так что его только если доить на предмет получения денег (по-испански наличка смешно называется — эффективо).

Заходит еще одна тетя, а та тетя, которая развлекается с автоматом вдруг говорит по-русски: "О, Наташка, привет, сколько лет, сколько зим". Ну и они начинают обмениваться мнениями по поводу предстоящий на завтра всекаталанской забастовки в честь Индепенденсии. При этом первая тетя, заговорившись, отходит спиной от банкомата и натыкается на меня. Начинает на испанском извиняться.

— Да ничего-ничего, — говорю я ей по-русски, — все нормально.

Тут девочка-латинка почему-то начинает хихикать и говорит:

— Прикол, одни русские кругом.

— Ни фига, — отвечает по-русски мужик-каталан.

— Я, например, белорус.

И ржать начинает весь банк.

Конечно, смешнее всего было, если бы операционистка тоже оказалась русской, но вот тут врать не буду — она действительно каталанка, я ее пять лет знаю. И она с большим удивлением смотрела на группу клиентов, которые вдруг заговорили на совершенно непонятном языке.

Джосеп Джоэлевич, кстати, так и не пришел, но мне операционистка поменяла телепахэ с обструктивным бронхитом, так что все в порядке.

Вовка приехал учиться в наш институт из Киргизии. Это была какая-то нереальная смесь: русский по паспорту, украинец по фамилии, киргиз по внешности, ленивый до безобразия, не отличавшийся знаниями, но хитрый и изворотливый до невозможности. Описывать его похождения можно бесконечно, но речь сейчас – об экзамене.

Какие конспекты? Какие лекции? Какой учебник? Вопрос был решен мастерски, без лишних усилий…

С первой группой сдающих в аудиторию заходит Вовка, в шикарном черном костюме (взял взаймы в общаге), с обручальным кольцом на пальце (тоже где-то раздобыл), и слегка заплетающимся языком (100 граммов водки! для запаха) говорит преподу:

— Профессор, вы меня извините, я не подготовился, когда можно будет пересдать…

— Вы что, молодой человек! По-моему вы пьяны!

— Да нет, я просто две ночи не спал – у меня сын родился вчера.

После чего следуют поздравления, вопросы о росте, весе, самочувствии и… четыре балла в зачетке.

С тех пор я с опаской отношусь к русским с украинской фамилией, родившимся в среднеазиатских республиках. И что характерно – в большинстве случаев оказывается, что не зря. Климат у них там такой, или еще что? Не знаю.