и называет мамой. Проснулась в холодном поту, а потом жизнь завертелась.

Перестала посещать занятия, так как начала работать на двух работах. Работа отнимала много сил, не помнила, ела ли вообще за этот день хоть раз, спала очень мало.

Потом 90-е. Поздно возвращалась домой (жила в коммуналке с подружками), возле меня остановилась черная машина и силком затащили вовнутрь, а там такие рожи... — плачь, не плачь, отбивайся, не отбивайся... — нож к горлу и едем. Приехали, выпихнули меня из машины, колени в кровь и под локти потащили в какой-то местный ресторанчик. Запах табака, алкоголя, бандитский базар. Помню, что бросили меня на стул как тряпичную куклу.

— Эт чё?

— Так бабу привезли, как просил.

— Вижу, что не фраера. Чё, говорю, ободранка какая? Фуфло мне гонишь?

Пока эти двое разбирались, хотела попросить помощи у официантки, но та отмахнулась: "Нельзя нам, престрелят на месте". А мои похитители долго не заставили себя ждать. Тот, что блатной разговор вел — авторитет. На своем языке объяснил, что, мол, я для его увеселения не сгожусь, но вот компанию на сегодня составлю. Рыпаться не буду — живой до дому до хаты доеду. После моего согласия скомандовал, чтоб официантки в божеский вид привели. И привели — колготки откуда-то взяли, коленки йодом, чтоб через колготки шибко не выделяться, умыли, причесали, за стол с бандитом усадили.

— Другое дело. Нормальная фря.

Расспрашивал меня о жизни, говорил, чтоб все как на духу рассказывала. Ну, я и рассказала, как студенткой забеременела, как институт забросила, про две работы, на одной из которых и подруг, и жилье нашла, да и на будущее пригляд за сыном. В коммуналке же как: все соседи, как семья родная, — кто у кого папиросу стрельнет, кто с дитем посидит. "Вот и сегодня с сыном, — говорю, — старушка сидит, а я тут с Вами чаи распиваю". Насупилась бандитская рожа, меня к себе за подбородок притянула и говорит: "Ты, баба, дура, конечно, но интересная. Работенку бросай, будешь несколько вечеров со мной проводить — будет лавэ водится. А не будешь — сам приведу. Да ты не ссы, не в моем вкусе".

Потом на ватных ногах и опять под локти в машину и до хаты. И ведь не соврал, гад, что сам приведет. Как амбалов своих подошлет или сам явится — поджилки трясутся. И ведь не надо было ему интима от меня, слушал про жизнь в деревне до того, как в институт поступила, и как сытый кот улыбался. А от жизни в коммуналке так вообще гыгыгыкающим хохотом заливался. Деньги в сумку подкидывал, пока не видела и ведь баснословные суммы. Да только вскоре не стало его. Застрелили в бандитской перестрелке. Амбалы его говорили, что и прикопали другие бандиты как псину, что пока тех бандитов не уберут — не похоронить по-человечески.

Время шло. По скверу шел молодой высокий сероглазый брюнет с букетом хризантем. Нежно за руку взял немолодую женщину.

— Мам, я хризантемы купил. Они подойдут?

— Да, думаю, ему понравились бы.

Я взяла букет у сына, и мы направились в сторону старого кладбища. Тогда сын впервые увидел памятник во весь рост того, кто был и ужасом, и спасением для его семьи.

шастать по его участку в отсутствие хозяина и тырить первый урожай черешни, сначала по немногу, а потом видимо понравилось им.

Расстроился вояка, надо, говорит, проучить их разок. Побрызгал деревья секретным раствором и развесил таблички на деревьях "осторожно! ядохимикаты! "

На выходных объявляется он и наблюдает картину: почти вся черешня на участке сожрана, таблички аккуратно сняты и сложены возле входа в дом, на одной из них при этом навалена здоровенная куча говна.

Не стану описывать его реакцию, ибо не видел ее. Но говорят, что злобное рычание и проклятиями были слышны в радиусе нескольких километров.

А еще через выходные приезжала милиция к соседу этому. Интересовалась, не знает ли он по какому поводу на участках, что за речкой, случались массовые отравления с доставкой в больницу и длительным дрыстанием пятерых подростков.

Замяли это дело, в общем, но самое главное, что на вопрос: "а как же он сам собирался жрать эту отравленную черешню", военный ответил внятно: тот хический супостат вступал в реакцию с водой и таким образом смывался. То есть черешню нужно было просто помыть!

Мораль: если уж с[тыр]или, то хотя бы помойте!